— Напишу, — ласково пообещал Зайчиков. Зинаида Максимовна посмотрела на Лину Семеновну, как собака на кошку, и «счастливая рука» умчалась домой. Там, не снимая пальто, она позвонила по телефону своей подруге Наденьке, «счастливой руке» писателя Аркадия Дважды-Самаркандского и, задыхаясь от смеха, рассказала о встрече с супругами Зайчиковыми, расписывая их нелепые одежды, свечу и глупые лица. «Особенно у нее, этой бегемотицы»,— хохотала Лина Семеновна, и Наденька вторила ей, потому что Линка умела смешно рассказывать, во сто раз смешнее, чем писал ее Зайчиков.
Как только «счастливая рука» исчезла, Зинаида Максимовна сказала:
— Ну?
— Что «ну»? — недоуменно спросил Аскольд Еремеевич.
— Опять начинается?
— Что начинается?
— Не играй Швейка!.. Я видела, какими глазами ты смотрел на эту селедку!
— Да нет же, честное слово. Поверь, я смотрел на нее лишь как... как на свое орудие... Часть пишущей машинки, не больше.
Образное сравнение убедило Зинаиду Максимовну, и, вспомнив о своей главной задаче, она сказала:
— Полезем.
Но тут появился участковый Мокиенко, совершавший ночной обход. Фигуры Зайчиковых, их одежда, свеча вызвали у него приступ бдительности, он не спеша приблизился к странной паре и осветил их лица фонариком.
— Здравия желаю! — козырнул Мокиенко, обращаясь к одному Зайчикову.
— Добрый вечер, — ответил Аскольд Еремеевич, а Зинаида Максимовна достойно промолчала.
— Не узнаете, товарищ Зайчиков? — спросил старший лейтенант милиции.
— Извините, нет, — тревожно сказал Зайчиков.
— Ясное дело, нас много, вы один. Семнадцатое отделение не припомните?
Зайчиков побледнел, а Зинаида Максимовна вмешалась:
— Простите, товарищ лейтенант, вы, наверное, что-то путаете.
— Никак не путаю, — бодро отрапортовал участковый.— Товарищ писатель Зайчиков у нас в отделении свои рассказы читал. Уж и нахохотались мы.
— Да, действительно! — обрадовался Зайчиков.— Виноват, что забыл. Так, говорите, понравились?
— Замечательные вещицы, дух подняли. Майор потом сказал, что они раскрытию преступлений способствовали. Все мечтаем, как бы еще с вами встретиться.
— Постараюсь, — пообещал Зайчиков. — К сожалению, сейчас занят.
— Ясно-понятно, ваши занятия не наши. Подышать, значит, кислородом вышли. И оделись правильно, чтобы не озябнуть. Ваше здоровье всем нужно. Свечечку тоже не зря прихватили. Темно на дворе и колдобины. Я эту вашу Эльвиру Павловну учту...
— Не нужно, товарищ лейтенант, — великодушно сказала Зинаида Максимовна. — Она женщина больная, припадочная.
— Для больных больницы имеются, — наставительно изрек участковый. — Дворник физически полноценный требуется. В общем, здравия желаю.
Откозырнув, он удалился для выполнения своих служебных обязанностей.
— Видишь, народ знает меня, — трибунным голосом изрек Аскольд Еремеевич, — а критики, они... Посидеть бы им сутки в дежурной камере.
— Ты, как всегда, прав, Кольдя, — согласилась Зинаида Максимовна. — Но пора нам… Лезь!
— А как лезть?
— Как! Головой вперед. Только осторожно, и собирай все листочки.
Зайчиков беспрекословно опустился на колени, просунул голову в лаз и сразу же закричал:
— Ой! Ой!..
— Что такое?! — встревожилась Зинаида Максимовна.
— Ой! Радикулит... правосторонний! Ой!
— Назад! Сейчас же назад! — скомандовала Зинаида Максимовна.
Охая и стеная, писатель, ценимый милицейской службой, выполз из лаза и долго стоял на четвереньках, пока не принял вертикальное положение.
— Боже мой, боже мой! — кудахтала любящая жена.— Что я наделала, как я могла! Прости меня, Кольдик.
— Ничего, ничего, — еле выговаривал сквозь зубы Зайчиков. — Все прошло... Я уже могу...
— Ни в коем случае! Я сделаю это сама.
— Нет, все-таки я мужчина.
— Какое это имеет значение!.. Во-первых, теперь уже стирается грань между мужчиной и женщиной, а во-вторых, я же была чемпионкой по гимнастике. Ты помнишь?
Это было так давно, что Зайчиков все забыл, но, не желая огорчать жену, сказал:
— Знаю, знаю!
— Стой здесь и свети! — приказала Зинаида Максимовна, и, припомнив спортивную юность, нырнула в лаз приемом, который называется «рыбкой» и в котором она когда-то имела успех.
