Расставшись с Кисельниковым, я помчался домой, прыгая по лестнице через две ступеньки.
Катя была уже дома. Скинув пальто, я спросил, показывая на телефон:
— Действует?
Катя сняла трубку. Зуммера не было.
— Может быть, еще не включили? — спросил я.
Катя положила трубку.
— Включили. Мне уже звонили со станции.
— А ты?
— Не пробиться, — каким-то жалостным голосом сказала она.
— Значит, там говорят, — показал я на пол. — Странно, я только что встретил Андрея Семеновича. Удивительно приятная личность. Когда с ним беседуешь, испытываешь такое чувство, будто сидишь в теплой ванне. Вот она, интеллигентность.
Катя сняла трубку. Зуммера не было.
Время шло. Мы пообедали, поужинали, вернулся с вечерней баскетбольной тренировки наш Витя. Катя несколько раз пыталась поговорить по телефону. Зуммера не было.
— Должно быть, у Андрея Семеновича какая-нибудь консультация, связанная с государственной проблемой, — пытался я утешить Катю.
— Будем считать, что у нас нет телефона, — печально сказала она.
Прошел месяц, и я убедился, что Катя права. Месяц — тридцать дней, шутка ли?! За этот срок мне удалось позвонить три раза, Кате — четыре, Витьке — пять.
Всякий раз, когда я встречал Кисельникова, он любезно расспрашивал о здоровье Кати, о моем самочувствии, сетовал на свои старческие хвори, трогательно извинялся, что много занимает телефон, но, увы, ему трудно выходить из дому. Он был так мил, приветлив, так весь светился добротой, что я не решался «поставить вопрос ребром», как требовала Катя. Однако нужно было что-то предпринимать, и я посоветовался с Погарским.
Виктор Павлович, выслушав меня, сказал:
— Обстановочка типичная. У вас еще что, бирюльки! У других похуже. Пончиковы и Петуховы на днях чуть не разодрались. Калмыков отключил блокиратор, и Седых подает на него в суд. У Ясинского нервный тик, дергается весь с головы до ног. Шапошниковы готовы поменять большую квартиру на меньшую и уехать к черту на кулички, лишь бы получить.отдельный телефон.
— Но что же делать? — простонал я.
— Что делать? — переспросил Погарский. — Разблокироваться, зайчик.
— Но как?
— Лазейку искать нужно. Понимаешь, наша эпоха — это эпоха личных контактов и закулисных связей. Есть у тебя ход к Мухину?
— К кому?
— Мухин Петр Константинович, начальник вашего телефонного узла. Зверь, а не человек. Никакие бумаги на него не действуют. Колька Безусый напустил на него Бориса Мироновича Трубицына. Не помогло.
— Кого?
— Трубицына не знаешь? Могучий дядька, администратор Музыкальной комедии. Они с Мухиным каждую субботу в преферанс режутся. Тут точный расчет был. Й вот тебе, сорвалось! Так что шевели мозгами, ищи поддержку какой-нибудь пробивной фигуры, иначе не светит.
Я поблагодарил Погарского за совет, но так как среди моих знакомых не было ни одной «фигуры», решился на отчаянный шаг и написал частное письмо Мухину.
«Уважаемый Петр Константинович! Мой телефон 44-17 сблокирован с телефоном 44-18, принадлежащим профессору А.С.Кисельникову. Это — почтенный человек. В силу своего преклонного возраста (76) он редко выходит из дому и вынужден проводить широкую телефонную консультацию городов и республик нашей страны. Конечно, я не имею и не могу иметь к нему претензий, но практически лишен возможности пользоваться своим телефоном. Если возможно, окажите мне содействие в этом вопросе.
С уважением...»
Дальше следовали подпись и адрес. Прежде чем отправить письмо, я показал его Кате и Погарскому.
Катя улыбнулась и задумчиво продекламировала:
Письма пишут разные;
Слезные, болезные.
Иногда прекрасные,
Чаще бесполезные.
Погарский долго и жирно хохотал:
— Ну и наивняк ты, мышонок! Кто же в наше время частные письма государственным деятелям пишет? Разорви ты свою писульку или найди ей соответствующее применение.
Я отправил письмо начальнику телефонного узла.
Катя жалела меня:
— Смешной ты мой идеалист.
Погарский не упускал случая, чтобы спросить:
— Ну как, птенчик, есть ответик?
Через две недели, совершенно неожиданно, пришла открытка с телефонного узла. Сообщалось, что мы разблокированы с Кисельниковым.
Я не удержался и рассказал об этом Погарскому.
