Комната окажется неплохой. Правда, еще не убранной, но такой, что терпеть можно. Несколько усталый от своих похождений, турист опустится в кресло и вскочит, как ужаленный. В его сиденье вцепится пружина, подобная тем советским пружинам, которые бьют только лежачих и сидячих.
— Ой, — крикнет турист. — Ох! Ну, и порядки. Непременно напишу в «Комсомольскую правду» и разоблачу!
Осторожно присядет на край стола, переведет дух и решит спуститься вниз пообедать.
В первую очередь надо будет умыться. Найдет кусок мыла на полу, но полотенца нигде не найдет. Но это нашего туриста не расстроит. Дома, в Советском Союзе, ему нередко приходилось пользоваться своими фланелевыми кальсонами вместо полотенца. Воспользуется ими и тут.
Умоется, переоденется и, не желая больше доверяться лифту, спустится пешком в ресторан отеля.
— Интересно знать, — скажет самому себе турист, — какое здесь бытовое обслуживание.
Его любопытство будет удовлетворено.
Через полчаса после того, как турист сядет за столик, к нему подойдет кельнер, подаст ему листок бумаги, похожий на удостоверение от ЗАГСа и скажет:
— Меню.
— Кому? — спросит турист.
— Меню, — ответит кельнер.
Турист изучит меню.
— Рагу, — скажет он.
— Раги нет, — ответит кельнер. — Вся вышла.
— Беф Строганов?
— Нету. Оба вышли, и беф, и Строганов.
— В таком случае я возьму яичницу с картофельным пюре.
— Яичницу могу дать, а пюры нет.
И почувствует себя советский турист в советском отеле в Нью-Йорке радостно и хорошо. Как дома!
Хрущев проснулся рано, протер глаза, подумал: «А какой сегодня день? Ведь, кажется, понедельник!» Спал он плохо, ворочался с боку на бок, какие-то страшные сны ему мерещились. Будто пленум ЦК КПСС снял его с должности первого секретаря Центрального Комитета и назначил на его место Леньку Брежнева и будто президиум Верховного Совета снял его с должности председателя совета министров и назначил премьером Алешку Косыгина. Председательствовал на заседании Верховного Совета Анастаска Микоян, старый интриган, один из самых ярых практикантов в Советском Союзе культа двуличности.
Хрущев оглянулся по сторонам и с облегчением крякнул:
— Слава Богу, все это только сон.
На другой кровати, отделенной от его собственной столиком с изящной резьбой эпохи Людовика Пятнадцатого, похрапывала Нина Петровна. Она тоже плохо спала и заснула только к утру. Хрущев с удовольствием оглянул свою спальную, комната хорошая, жаловаться нельзя. Вся квартира совсем недурная. В лучшем доме в одном из лучших районов Москвы. При старом режиме район называли бы фешенебельным; жили бы в нем разные буржуи, фабриканты и предводители дворянства. Сейчас здесь живут представители народной власти, вожди тружеников — видные партийцы, члены правительства, а кроме них, некоторые члены антипартийной группы, вроде Молотова и Ворошилова, с которыми разделаться очень трудно. Где-то эти вредные субъекты припрятали свои мемуары о сталинской эпохе, вероятно, в каком-нибудь сейфе американского или западногерманского банка. Чуть что — сейф будет открыт, мемуары извлечены, опубликованы.
Хрущев тяжело вздохнул. «Ну и сволочь же эти коммунисты, — горько подумал он. Никита вдруг заметил папиросный пепел на столике эпохи Людовика Пятнадцатого, смахнул его рукавом халата, и пошел бриться. Безопасная бритва марки «Спутник» плохо брала.
— Черт возьми, — выругался Хрущев. — Надо сказать зятеньке Аджубею, чтобы он напечатал в «Известиях» статью против бракоделов на фабрике безопасных бритв «Спутник».
— Никита, Никита, — крикнула проснувшаяся вдруг Нина Петровна. — Что ты делаешь?
— Бреюсь.
— Так рано?
— Как так рано? У меня сегодня утром встреча с редактором японской газеты. Обещал дать ему интервью еще месяц назад. У меня тут в блокноте записано. Зовут его Шматоято или что-то в этом роде. Он большой либерал. Возглавляет движение за предотвращение повторной атомной атаки янки на Японию.
Нина Петровна смахнула со щеки слезу и, сделав над собой усилие, сказала:
— Бедный Никита! Никаких интервью с японскими редакторами у тебя больше не будет.
— Как так? — возмущенно спросил Никита Сергеевич. — Откуда ты это взяла?
