Древние германцы - страница 36

] оставался противником Арминия; его враждебные отношения к Арминию усиливали еще его личные счеты с ним: Арминий похитил дочь Сегеста, помолвленную за другого. Зять был ненавистен своему тестю и политическому противнику, и то, что укрепляет дружбу приятелей узами любви, лишь возбуждало взаимную ненависть двух врагов.

Гл. 56. Итак, Германик поручил Цецине 4 легиона, 5 тысяч человек союзников и поспешно набранные отряды левобережных германцев195; точно такое же количество легионов и двойное количество союзников он повел сам; построив крепость на развалинах укрепления, заложенного его отцом в горах Таунуса, он поспешил с освобожденным от поклажи войском в страну хаттов, а Люция Апрония оставил для проведения дорог и постройки мостов. При редкой в том климате засухе и низком уровне воды в реках Германик быстро и беспрепятственно продвигался вперед и опасался лишь ливней и разлива рек на обратном пути. Его появление было столь неожиданным для хаттов, что все те члены племени, которые оказались не способными к самозащите в силу их возраста или пола, были тут же либо взяты в плен, либо перебиты. Молодые боеспособные мужчины переплыли через Адрану и попытались помешать римлянам наводить мост через эту реку; но их рассеяли метательным оружием и стрелами, а попытки начать мирные переговоры оказались тщетными; тогда многие из них перешли на сторону Германика, остальные же покинули свои округа и деревни и разбежались по лесам.

Цезарь [Германик] сжег Маттиум – главный населенный пункт хаттов, опустошил поля и затем повернул обратно к Рейну, причем неприятель не осмелился нападать на арьергард возвращающихся римских войск, как он это делал в тех случаях, когда отступал больше из хитрости, чем из страха. Херуски хотели было оказать помощь хаттам, но их отпугнул Цецина, который нападал на них со своими войсками то в одном, то в другом месте их владений; и марсов, осмелившихся дать бой, Цецина отразил в удачном сражении.

Гл. 57. Вскоре после этого к Германику явились послы от Сегеста и просили защиты от насилия со стороны соплеменников, которые осадили его лагерь. Арминий имел тогда большее влияние на херусков, ибо он советовал начать войну; а у варваров тот, кто отважнее, тот и пользуется в смутное время наибольшим доверием и весом.

Вместе с послами Сегест отправил и своего сына Сегимунда, но юноша вначале колебался и медлил в сознании своей вины. Ибо в тот год, когда германские племена отпали от Рима196, он, избранный жрецом при алтаре убиев197, порвал жреческую повязку и убежал к мятежникам. Но, ободренный надеждой на милость римлян, он передал поручения отца; его приняли благожелательно и под военной охраной переправили на левый берег Рейна. Германик решил, что стоит еще раз вернуться; он дал бой осаждавшим, и Сегест был освобожден со своими многочисленными сородичами и клиентами198. Тут были и знатные женщины, а в их числе – жена Арминия, дочь Сегеста, которая была по духу ближе мужу, чем отцу: после поражения она не плакала и не умоляла победителей, а молча смотрела на свое беременное чрево, скрестив руки под складками одежды. Принесли и добычу, захваченную германцами при поражении Вара и доставшуюся тогда многим из тех, которые теперь сдались; тут же появился и сам Се– гест, богатырь с виду, исполненный сознания своей ничем не нарушенной верности.

Гл. 58. Он сказал примерно следующее: «Сегодня не первый день моей нерушимой верности римскому народу. С тех пор как божественный Август даровал мне римское гражданство, я руководился при выборе друзей и врагов только соображениями вашей выгоды, и это не потому, что я ненавидел свою родину (ведь изменники противны даже тем, чью сторону они держат), а потому, что, по‐моему, интересы римлян и германцев действительно совпадают и мир лучше войны. Вот почему я выступил перед тогдашним римским военачальником Варом с обвинениями против Арминия, похитителя моей дочери, нарушителя союза с вами. Но так как бездеятельный полководец199 меня удерживал и законным путем трудно было чего‐нибудь добиться, то я потребовал, чтобы он надел оковы на меня, на Арминия и заговорщиков. Свидетельницей всего этого была та ночь, – о, я хотел бы, чтобы она была последней в моей жизни! То, что случилось потом, легче оплакивать, нежели оправдывать. Впрочем, как я тогда заковал в цепи Арминия, так и сам был закован его сторонниками. А теперь, когда мне представился случай встретиться с тобой, я предпочитаю старое новому, мир – участию в мятеже