– Ну что, я готов, – жизнерадостно объявил Карамон. Облачившись в доспехи, богатырь сразу почувствовал себя неизмеримо лучше. Даже история с драконицей словно отодвинулась куда-то. Карамон фальшиво насвистывал старую походную песенку, убирая в мешок заляпанное грязью одеяло. Стурм, успевший тщательно застегнуть на себе латы, сидел в сторонке, закрыв глаза и мысленно совершая какое-то таинство, предписанное рыцарю перед сражением. Танис поднялся на ноги. Ему было зябко. Он прошелся туда и сюда, пытаясь разогнать по жилам кровь и размять онемевшее тело. Эльфы перед боем не исполняли никаких ритуалов – разве только просили прощения за отнятие жизни.
– Мы тоже готовы, – сказала Золотая Луна. На ней была серая кожаная рубашка, отделанная мехом. Она заплела свои бледно-золотые волосы в косу и уложила ее вокруг головы – чтобы не схватил за волосы враг.
– Тогда – вперед, – вздохнул Танис. Нагнувшись, он поднял длинный лук и колчан стрел, что Речной Ветер подобрал в лагере драконидов. Кроме лука у Таниса был еще меч и кинжал. Стурм держал наготове свой двуручный меч. Вооружение Карамона составляли меч, щит и два кинжала, опять-таки захваченные Речным Ветром у драконидов. Флинт, утопивший секиру в болоте, примеривал руку к драконидскому же топору. Тассельхоф, опираясь на верный хупак, любовался найденным где-то миниатюрным кинжалом. Он ужасно гордился им и был донельзя оскорблен, когда Карамон сообщил ему: да, мол, от столь грозного кинжала в ужасе убежит любой кролик. Даже самый свирепый.
Речной Ветер имел при себе меч – он носил его за спиной – и кинжал, что дал ему Танис. У Золотой Луны не было ничего, только жезл. «Что ж, – сказал себе Танис, – вооружены мы неплохо. Вот только поможет ли…»
Золотая Луна последней покинула чертог Мишакаль. Проходя мимо статуи, она нежно коснулась ее рукой и неслышно прошептала молитву.
Тас вприпрыжку мчался впереди, хохолок задорно мотался туда и сюда. Только подумать, он увидит настоящего живого дракона! Что может быть интереснее?
Карамон повел их в восточную часть храма. Еще дважды раскрывались перед ними двойные золотые двери, и наконец маленький отряд вступил в обширный круглый покой. Посередине стоял высокий, осклизлый от сырости пьедестал – настолько высокий, что даже Речному Ветру не удалось рассмотреть, что там наверху. Тас постоял у подножия, завистливо глядя на рослого варвара.
– Я хотел влезть туда вчера вечером, но не сумел – слишком скользко, – сказал он. – Интересно все-таки, нет ли чего там наверху?
– Если и есть, ни один кендер никогда не узнает об этом, – раздраженно перебил Танис. И обошел пьедестал, рассматривая винтовую лестницу, уводившую вниз, в темноту. Выщербленные ступени густо покрывала гниль и бледные подземные грибы.
– Путь Мертвых, – неожиданно проговорил Рейстлин.
– Что? – Танис даже вздрогнул.
– Путь Мертвых, – повторил маг. – Так называется эта лестница.
– Во имя Реоркса! – проворчал гном. – Откуда ты все это знаешь?
– Читал об этом городе кое-что, – прошелестел голос мага.
– Первый раз слышим, – холодно заметил Стурм. – Быть может, ты еще что-нибудь знаешь, только нам не говоришь?
– Знаю, рыцарь, и немало, – огрызнулся Рейстлин. – Пока вы с моим братом махали деревянными мечами, я, в отличие от вас, книжки читал!
– Причем все больше темные и таинственные, – хмыкнул рыцарь. – Что все-таки произошло в Башне Высшего Волшебства, Рейстлин? Уж, верно, не даром досталось тебе твое нынешнее могущество. Чем ты пожертвовал в той Башне? Здоровьем? Или душой?
– Я был с братом в Башне, – сказал Карамон, и тень омрачила приветливое лицо великана. – Я видел, как он сражался с могущественными магами и колдунами. Они искалечили его тело, но он их всех победил. Я вынес его умирающим из той страшной Башни. Я…
Карамон замялся, а Рейстлин, быстро шагнув вперед, сжал холодными костлявыми пальцами плечо близнеца.
– Придержи язык, – прошипел он.
– Я… словом, я знаю, чем он пожертвовал, – набрав полную грудь воздуха, хрипло выговорил Карамон. И гордо поднял голову: – Говорить о большем нам запрещено. Но ты, Стурм Светлый Меч, знаешь меня много лет – так вот, я даю тебе слово чести: можешь доверять моему брату, как мне самому. И если когда-нибудь это слово будет нарушено – пускай смерть немедля нас заберет. И меня, и его.
