– Гражданин Виктор, гражданин Эдуард, гражданка Елена, Констанция ждет вас, – объявил ликтор.
Друзья переглянулись, и Виктор первым шагнул к двери. Эдуард и Елена последовали за ним.
Однажды Эдуарду довелось побывать в зале заседаний Сената, видел он изнутри и некоторые другие административные здания Республики – все как одно помпезные и богато украшенные, поэтому чего-то подобного он ожидал и здесь – тем более что внешним убранством Храм легко поспорил бы и с самим Капитолием, но действительность оказалась иной. Стены святилища не имели ни колонн, ни барельефов, ни хотя бы фресок, кажется, они даже не были толком оштукатурены. Чаша, в которой горел священный огонь, выглядела просто и безыскусно. Мозаика на полу – самая примитивная, такую можно в коридоре многоквартирного доходного дома встретить.
Позади чаши, словно в гигантском распустившим лепестки цветке из пурпурного бархата, восседала на высоком троне Констанция. В золотой тунике и маске, в которой отражалась игра языков священного огня, она казалась не человеком, а драгоценной статуей.
Два ликтора, застывшие возле чаши – один с широкой черной повязкой на глазах, – дополняли картину.
Друзья склонили головы в почтительном поклоне – так низко, как только могли позволить себе свободные граждане без ущерба своему статусу.
– Славься, Констанция! – проговорили они одновременно. Голос Эдуарда дрогнул от волнения, но в общем хоре это было не так заметно.
– Слава Константину! – последовал ответ. Шел он, будто бы, не с высоты трона, а со всех сторон сразу. – Назовите себя.
– Виктор, курсант кавалерийской академии.
Этот, как всегда, успел первым.
– Елена, студентка риторской школы.
– Эдуард, студент риторской школы.
– Знаю тебя, Виктор, – проговорила Констанция, выслушав каждого. – Как идет твое обучение пилотажу?
– Нормально… – кажется, наш герой немного растерялся от такого высочайшего внимания.
– Неделю назад ты прошел Путем? – это был не вопрос – утверждение.
– Да…
– Мои поздравления, всадник Виктор! – сказала Констанция и тут же продолжила, не позволив новоявленному всаднику ничего ответить. – Эдуард… Ты перегрин?
Следовало отвечать, но во рту предательски пересохло, и слова дались не сразу.
– Нет, Констанция. Я гражданин по праву рождения. Но мой отец был перегрином, я ношу его имя.
– Твой отец жив? – последовал вопрос. – Кто он?
– Он погиб еще до моего рождения. Я лишь знаю, что он был всадником.
На несколько секунд повисло молчание, словно Констанция обдумывала новый вопрос. Эдуард ждал, что теперь она обратится к Елене, но вышло иначе.
– Что привело вас сегодня в Храм? – спросила Констанция, переходя к делу.
Эдуард искоса посмотрел на Елену, та – на Виктора, тот кивнул девушке головой: давай ты, мол.
– Я… Мы пришли просить о помощи, – выговорила, запинаясь, студентка. – Нам… Мне необходимо разыскать мою мать! – выпалила она, собравшись с силами, и умолкла.
Молчала и Констанция, очевидно, ожидая продолжения.
Елена набрала в грудь воздух, затем, не сказав ни слова, выдохнула, вновь бросила взгляд на Виктора, но, видно, не увидев там того, что хотела, повернулась к Эдуарду. В ее глазах он прочел мольбу.
Вот так всегда: как дойдет до дела – так отдуваться ему.
– Мы воспитывались в Школе Тиберия, – проговорил он, делая полшага вперед – как положено оратору во время публичного выступления. – За учебу Елены платил оратор Турус, называвший себя ее дядей. Однако сегодня выяснилось…
Уже привычно – все-таки второй раз за день – Эдуард пересказал услышанное ими от старика. Констанция не перебивала.
– Мы решили, что обязаны разыскать Алису, мать Елены. Но оратор Турус, по его словам, уже пытался это сделать, и у него ничего не вышло. Мы думаем, что Храм – единственное место, где мы сможем получить помощь. И вот мы здесь, – завершил он свой рассказ.
– Покажите мне этот кортик, я желаю его видеть, – велела Констанция.
– У нас изъяли его в портике, – ответил Эдуард.
– Септимус, – произнесла Констанция.
То, что это имя одного из стоящих возле чаши ликторов, Эдуард понял лишь тогда, когда тот поклонился и направился к выходу. Вернулся он через минуту, неся в руках кортик. Ликтор протянул оружие Констанции, и над пурпурным лепестком драпировки трона показалась ее рука – обычная человеческая, не золотая.
