Отчаяние постепенно сменялось решимостью: Котя непременно вытерпит все злоключения судьбы! Пусть его приведут к тому, кто полагает вправе распоряжаться его, Котиной, жизнью. Чижиков еще поборется за себя и своих спутников, потому что теперь у него в жизни есть цель!
И состоит она вовсе не в том, чтобы сплясать под чужую дудку в тысячелетней игре, в которую он оказался вовлечен, но в том, чтобы остаться целым, разобраться с этой чертовой миссией, благополучно вернуться домой и найти деда Вилена, единственного родного человека, с которым он уже однажды попрощался навек. Найти и спросить: почему?
Вдруг лес кончился, и дорога пошла в гору.
Вершина холма, на который они в итоге взобрались, оказалась плоской как столешница, и на этом природном столе, в пышных зарослях кустов, и обитали древнекитайские разбойники.
Восхождение сопровождалось приветственными криками и комментариями вроде: «Кого это ты изловил, братец Кун?»
Обустроились разбойники хорошо и даже с комфортом: когда с Чижикова содрали дерюгу (было больно!), он увидел перед собой низкие строения из бревен, крытые ветками и соломой. Строения стояли полукругом, обрамляя утоптанную площадку, посреди которой из камней был выложен очаг. Над очагом на вертеле жарилась туша, жир капал прямо в огонь, а рядом суетился не особо видный разбойник. Он поворачивал тушу над огнем, тыкал в нее палочкой, словом, всячески заботился о будущей еде.
Поодаль от очага из земли торчало несколько пней. Самый высокий покрывала бурая шкура, а на шкуре восседал могучий детина с темным клеймом на щеке, бритый налысо, в полосатой, топорно сработанной меховой безрукавке и с громадным кольцом в ухе. Лицо у детины было вытянутое, толстогубое, нос носил следы давнего перелома, но особой злобы и жестокости это лицо не излучало — напротив, разбойник смотрел на Чижикова и других пленных, которых выстроили перед ним в шеренгу, с откровенным интересом, производя впечатление человека крайне смышленого. На других пеньках расположились еще трое разбойников, тоже очень живописные с виду, а из темных недр бревенчатых построек к костру подтягивались и другие обитатели разбойничьего стана.
— Старший брат Лян! — обратился к бритому обладатель секиры. — Посмотри, какая добыча попала нам в руки в лесу! Варвары-чужестранцы с проводником и его мальчишкой. А с ними — девка!
Разбойник швырнул на землю отобранные у пленников мечи и грубо вытолкнул Нику вперед.
Наличие среди пленных «девки» вызвало немалый интерес: над площадкой повис одобрительный гул голосов. Названный Ляном предводитель внимательно оглядел Нику с ног до головы и одобрительно хмыкнул.
— Хорошая добыча, могучий Кун Разящая Секира! — кивнул он, поднимаясь на ноги. — Не каждый день к нам заглядывают красавицы.
С этими словами он оглянулся на разбойников и те словно по команде радостно захохотали.
Чижиков смотрел на Куна, как тот всячески красуется перед соратниками, какие победные и похотливые взоры бросает на Нику, и чувствовал, как в груди его рождается неконтролируемая слепая ярость.
— Оставьте ее в покое, — негромко, но твердо потребовал Котя. — Это не ваша женщина.
— О! — глаза Куна округлились от изумления, он всем телом повернулся к Чижикову. — Варвар подал голос! «Оставьте!» — передразнил он Котю. — А то что?
— А то будете иметь дело со мной, — посмотрел на него Чижиков тяжелым взглядом. — И это может вам не понравиться.
— Ты что… — донесся до Коти лихорадочный шепот Сумкина. — Да они тебя сейчас в бараний рог…
— Ты! — брызнул слюной не сразу пришедший в себя от наглости варвара Кун и замахнулся секирой. — Да я тебя сейчас!
— Погоди, брат Кун!
Котя и не заметил, как вожак разбойников оказался рядом. Рука его легла на плечо разъяренного Куна, и тот удержал замах, хотя и продолжал дышать злобно и жарко.
Над площадкой повисла тишина.
— Ты смелый, варвар, — произнес после небольшой паузы Лян, окинув Чижикова медленным изучающим взглядом. — Ты безрассудно смелый. Ведь вокруг тебя пятьдесят молодцов и все они известны удалью и бесстрашием.
— Много ли удали в том, чтобы глумиться над связанным пленником? — перевел взгляд на вожака Котя. Нужные слова приходили на язык сами собой. — Много ли бесстрашия в том, чтобы учинить насилие над слабой женщиной? И… я не варвар.
