— …Но мечом Диомед размахнулся, прямо по шее ударил и оба рассек сухожилья. В пыль голова покатилась, еще бормотать продолжая, — провозгласил Чижиков, коротко взмахнув трофейной секирой, и, видя, что на сей раз Кун вряд ли поднимется так скоро, огляделся.
Над холмом стоял всеобщий лай. Со всех сторон Котю обступили разбойники: рты их были раскрыты в крике, руки сжимали оружие — Чижиков видел направленные на него пики и копья, а где-то сзади застыли под присмотром троих молодцов Сумкин, Ника и Лю Бан со слугой-мальчишкой. Котя успел заметить выражение небывалого изумления на лице Федора, но тут круг разбойников заметно сузился.
— Горе! Что будет со мною? Беда, если в бег обращусь я перед толпою врагов. Но ужаснее, если захвачен буду один. Обратил Молневержец товарищей в бегство! — возвышая голос, продекламировал Котя.
Он стоял один перед лицом многочисленных недругов, подобный воспетому Гомером греческому титану. В сердце его не было страха.
— Но для чего мое сердце волнуют подобные думы?! Знаю, что трусы одни отступают бесчестно из боя! Тот же, кто духом отважен, обязан во всяком сраженье крепко стоять — поражает ли он, иль его поражают!!!
Чижиков скандировал Гомера с такой яростью, что гневные рожи отшатнулись в замешательстве.
Внезапно раздался мощный рык: расталкивая разбойников, к Чижикову шагнул предводитель — тот, кого называли старшим братом Ляном. Он что-то пролаял, свирепо оглянувшись, и разбойники покорно отступили. Затем Лян перевел взгляд на Котю, и Чижиков не увидел в том взгляде звериной жажды убийства и злобы; взгляд был скорее заинтересованный, в нем читалось даже что-то похожее на уважение. Лян высказался — требовательно, напористо. Но Чижиков ничего не понял.
Оценивающе поглядев на него, Лян широким властным жестом отогнал своих собратьев подальше. Снова образовался круг, пространство для боя очистилось, и в нем остались лишь Чижиков и вожак разбойников.
Котя тяжело вздохнул. Он лишился возможности понимать окружающих, но поведение главаря не оставляло сомнений: Лян вызывал Чижикова на поединок. Разбойник сорвал с себя безрукавку, отшвырнул ее в толпу, стукнул себя кулаком в выпуклую грудь, сжал и разжал немаленькие кулаки. Не глядя, протянул назад руку, и кто-то вложил в нее тяжелый, явно металлический посох. Лян указал пальцем на Чижикова и произнес короткую и жесткую фразу.
Воцарилось молчание.
Лян явно ждал ответа.
И Чижиков ответил.
— Богорожденный Аякс Теламоний, владыка народов! Полно со мною тебе говорить, как с бессильным ребенком, иль как с женою, которой неведомо ратное дело! В мужеубийствах и битвах я опыт имею немалый, щит сухокожный умею ворочать и вправо и влево, с ним управляюсь искусно и храбро в кровавом сраженье. На колеснице умею ворваться и в конную свалку, пляску Ареса смогу проплясать и в бою рукопашном. Но на такого, как ты, не хочу нападать я украдкой, высмотрев тайно. Открыто я бью. Посмотрю, попаду ли! — громко, с вызовом продекламировал Чижиков, глядя в глаза предводителю разбойников, и отшвырнул секиру прочь.
Лян кивнул — медленно, с пониманием, и разжал пальцы: посох с глухим стуком упал на землю.
Разбойник сделал шаг вперед.
Чижиков, в чьем сознании Гектор рубился с Аяксом, механически принял вовсе не античную боевую стойку: чуть присел, отставив немного левую ногу назад, согнул перед грудью руки, глубоко вдохнул и резко выдохнул.
Лян оказался мощным и стремительным. Недаром был он силен и здоров, как стадо быков. Разбойник обрушил на Чижикова град размашистых ударов. Котя все их добросовестно блокировал, чувствуя, как предплечья заныли от боли.
Лян дрался, как парни в колхозе «Новый путь» после танцев в клубе: обстоятельно замахивался и со всей дури, от души хекнув, лупил, особенно не глядя, куда именно, причем умудрялся проделывать все это достаточно быстро. Ни о какой комбинации ударов тут не могло быть и речи, а уж про то, чтобы поддержать атаку ударами ноги, разбойник, похоже, вообще никогда не задумывался. Он пер вперед как взбесившаяся ветряная мельница.
Чижиков отступал, уклоняясь и блокируя сыпавшиеся на него удары. Он мгновенно понял, что ни про окинавское карате, ни про кэндо тут слыхом не слыхивали, а расцвет ушу, то есть воинских искусств со всеми их изощренными приемами, наступит в Китае даже не послезавтра. Это было полезное знание, коим следовало мастерски распорядиться, причем — немедленно: Котя допятился уже почти до самых зрителей, и те с обидным смехом потрясали копьями и прочими орудиями убийства, а Лян все долбил и долбил кулачищами.
