Нет! Тебе не нравятся парни! Ты прожил пять лет в одной комнате с Финниганом, а про него все давно знают, что он — гей.
Значит, мне нравится Драко Малфой.
Лучше б уж тебе нравились парни.
Мне не нравится Драко Малфой! Я просто…"
Гарри остановился, прикрыв глаза. Он припомнил это ощущение — когда пальцы Драко скользнули по лицу… и у него вдруг пересохли губы и перехватило дыхание. И единственная мысль осталась в голове — если он меня поцелует, на что это будет похоже?
Все, хватит, сказал себе Гарри. Что бы там со мной не происходило, я не намереваюсь этому подчиняться.
Вообще, это похоже на действие каких-то чар, потому что даже если он, Гарри, на самом деле гей, это абсолютно не значит, что он должен непременно влюбиться в Драко Малфоя. В школе полно красивых парней.
Не так много, как девушек, конечно… И не таких красивых, как Драко…
Гарри яростно двинул кулаком по стене. "Прекрати", — приказал он себе… и в этот момент стена дрогнула и исчезла. Гарри заморгал от изумления.
— Люмос, — прошептал он палочке. Неяркий ровный огонек осветил то, что Гарри принял за стену — это была замаскированная дверь. От удара она открылась настежь, и Гарри увидел за ней самую уютную комнату из всех, в которых он когда-либо был.
Она была большая — Гарри всегда мечтал о большой комнате. В дальней стене было окно — под самым потолком, правда, но большое, с широким подоконником. Это наверняка была восточная стена, и на рассвете здесь должно было быть много солнца.
По правую руку располагался огромный книжный шкаф — во всю стену, от пола до потолка. Рядом с ним стоял стол — большой письменный стол, очень старый, потемневший от времени, за столом — кресло, тоже старое и на вид невозможно уютное. Второе кресло, точная копия первого, стояло неподалеку от камина — большого камина у левой стены.
А перед самым камином лежала огромная золотисто-рыжая шкура.
Гарри подошел к ней, разулся и прошел босиком к пасти камина, чувствуя босыми стопами, как пружинит мягкий густой мех.
— Инсендио, — прошептал он. В камине вспыхнуло пламя, отблески заплясали на рыжем ворсе. Гарри медленно, с наслаждением провел ладонью против шерсти. Мех был таким густым, что ноги Гарри утопали в нем по щиколотку, и таким мягким, что на нем можно было спать, не испытывая ни малейших неудобств.
Гарри на мгновение задумался, какому животному могла принадлежать такая роскошная шкура. Потом он вытянулся во весь рост, блаженно прикрыв глаза.
Ему было очень хорошо. Только еще ему хотелось, чтобы чьи-нибудь руки скользили по его груди и животу вниз и вверх — нежные, сильные, прохладные ладони с тонкими длинными пальцами, — чтобы чьи-нибудь глаза искали его взгляда — миндалевидные, светлые, текучие, как вода, — чтобы чьи-нибудь волосы касались его щек — мягкие как шелк, светлые пряди.
Гарри сел, подтянул колени к животу и опустил голову. "Уйди, — попросил он свое видение. — Уйди, пожалуйста".
Но это видение оказалось таким же вредным, как и тот, кто был его причиной. И говорить ему "пожалуйста" было такой же глупостью, как и испытывать к нему подобные чувства.
