Несколько секунд он ничего не говорил – свет фонарей падал на его лицо, и она видела, как он стиснул зубы.
– К тому, что в тебя стреляют, не привыкнешь никогда, – ответил он.
Эва оторопела. Его слова выскользнули и растворились в ночи с невероятной легкостью, при том, какой напряженный подтекст они в себе несли. Неожиданно было слышать такое от человека, который выглядел так, словно мог ловить пули зубами. Ей впервые пришло в голову, что, возможно, инцидент со стрельбой произвел на него куда больший эффект, чем она думала. Однако внешне он так не выглядел. И говорить об этом явно не хотел.
Хотела она. Как никогда прежде. Она вдруг почувствовала, что ей нужно поговорить о том, что случилось, так, словно от этого зависела ее жизнь.
Доклад – кажется, так это называли в армии?
– Тебе было страшно? – осторожно спросила она, чувствуя, что ее голос становится тихим и сипловатым.
Он не ответил, и она лишь медленно кивнула, чувствуя себя глупо оттого, что допустила мысль, будто несколько очередей способны выбить его из колеи. Чарли говорил ей, что Блэйк служил в горячих точках. Наверняка их обстреливали каждый день.
– Прости, глупый вопрос.
Молчание затянулось, и она собиралась было сказать что-то еще, как вдруг он ответил:
– Нет, не глупый.
Эва затаила дыхание.
– Любой человек, утверждающий, что не боится, когда в него стреляют, врет.
Она не сводила с него глаз. Если так он выглядел, когда ему страшно, какой же опасности его нужно подвергнуть, чтобы он действительно выглядел испуганным? А может, он просто не способен испытывать сильные эмоции. Если нет, то не является ли такая реакция сигналом тревоги?
– Но ты вел себя так… – она запнулась, подбирая нужное слово, – спокойно!
Он коротко усмехнулся, и лишь глухой не уловил бы горечи в этом смешке.
– Уверен, мой сержант, который натаскивал меня дни напролет, был бы рад это услышать.
Он пытался иронизировать, но ей было не до смеха.
– Я думала, что погибну, – прошептала она.
Глядя на нее, он опустил глаза.
– Но не погибла, – сказал он.
Его слова казались ей нежными, а не шуточными, как его предыдущее замечание.
– Благодаря тебе, – пробормотала она.
Их взгляды встретились и застыли. На берегу канала было тихо, и она осознала вдруг, что они стоят близко друг к другу. Достаточно близко, чтобы чувствовать, будто они единственные люди на планете после того, через что им вместе довелось пройти. Почувствовать себя единым целым. Она ожидала, что он бросит какую-нибудь отвлеченную реплику о том, что у ее дома крепкие стены, или о том, что стрелок был плохой. Он выглядел так, словно хотел ей что-то сказать.
Но в итоге, очевидно, раздумал и повернулся к своей лодке. Она смотрела, как он взошел на носовую часть судна, затем принялся открывать дверцу и вдруг поднял взгляд на нее.
– Ты не раздумала принимать душ?
* * *
Холодильник был пуст, не считая упаковки из шести бутылок пива, и Блэйк с радостью взял одну из них, в то время как из душа едва слышно доносился шум воды. Он развалился в кожаном кресле с подлокотниками, вытянув перед собой ноги и покручиваясь на сиденье из стороны в сторону. Он не станет думать о том, что голая Эва Келли сейчас находится в его душевой. Он просто выпьет свое пиво, обдумает план на завтрашний день и заберется в постель. Если точнее, завалится на кушетку. Не на свою, большую, удобную кровать-сани, королевского размера, которую он создал своими руками – чтобы забыть песок, и жару, и боль, и все, что осталось в прошлом, специально подогнав ее под размер лодки, которую тоже восстановил сам. Он не позволил бы гостю – тем более гостье – проводить ночь на кушетке. Пусть даже очень широкой, длинной и удобной. Особенно учитывая тот факт, что Эва отстегивает миллион фунтов за эту сомнительную привилегию. Одну ночь он мог и потесниться. За миллион фунтов он готов и на большие жертвы.
Он что – стал продажной девкой? Длинноногая блондинка с диким взглядом, кучей денег и маньяком, пожелавшим ее прикончить, сделала ему предложение, от которого он не смог отказаться? А потому лег на спинку быстрее щенка, умоляющего почесать ему брюшко.
