— Вам нравятся розы? — спросил он у Доун.
Та взглянула на него с подозрением:
— А что?
— Какие у вас возникают мысли, когда мужчина подносит вам розы?
— Я думаю, что он либо хочет что-то от меня получить, либо просит прощения.
— Правильно.
— Хотя, если они какие-нибудь совсем уж особенные... ну, то есть не просто скучные, увядшие, полузамороженные, из тех, что продают в подземке обернутыми в целлофан, а настоящие, выращенные в саду, обладающие правильным запахом английские розы, тогда я могу по крайней мере выслушать то, что он хочет сказать. — Доун бросила на Алекса проницательный взгляд. — Так у нас неприятности?
— Да нет. Просто поинтересовался.
— А-а. Поинтересовались. Так вот, по моему опыту, большинство женщин на самом-то деле относятся к розам с большой приязнью. Даже такие шикарные, как ваша Софи.
Алекс кивнул. Он понимал: связавшись с разведкой, следует распроститься с любыми надеждами на личную жизнь.
— Могу я спросить, что вы предпринимаете, чтобы обнаружить этого вашего Дозорного?
— У нас есть его фотографии, есть данные о ДНК, отпечатки пальцев, почерк, мы привели в действие систему голосового и визуального распознавания. Думаю, не упустили ничего.
— А Уиддоуз? Вы собираетесь его защищать?
— Мы поселили в его доме двойника. Человека из Отдела специальных расследований. Вокруг дома — кольцо полицейских снайперов. Сам Джордж из обращения изъят.
— Вы полагаете, сработает?
— Этот Дозорный, — терпеливо ответила Доун, — одиночка, предоставленный сам себе и не имеющий системы поддержки. Чрезмерно бояться его было бы неконструктивно.
— Он убийца. Хорошо обученный. И проведший несколько лет в лучшей террористической организации мира.
— Кажется, он вам по душе.
— С профессиональной точки зрения — да. Если бы я родился там же, где он, в семье рабочего-католика, я, вероятно, оказался бы в ИРА — и большинство наших ребят скажут вам то же самое. В ИРА состоят серьезные люди, и в чем они по-настоящему сильны, так это в умении обеспечивать безопасность. Наш человек, Миан, впитал в себя их опыт. Он будет ждать столько, сколько потребуется.
— Что ж, поживем — увидим, не так ли?
— Да, боюсь, что увидим.
И оба погрузились в мрачное, враждебное молчание.
Когда они добрались до Горинга, Алекс попросил Доун остановить машину в нескольких сотнях метров от дома.
— Я хочу подойти к нему так, как подошел Дозорный, — объяснил он. — Увидеть то, что увидел он, когда впервые здесь появился.
— В деревне, — сказала Доун, — никто посторонних не заметил. Мы порасспросили людей.
— А он и не бросался в глаза, — ответил Алекс. — Думаю, он в какую-нибудь дождливую субботу пришел сюда на своих двоих. Или приехал на велосипеде. Капюшон анорака, очки, мотоциклетный шлем — все это сильно меняет внешность. Праздношатающиеся люди в полутуристических местах вроде этого обращаются в невидимок. Вы видите, как человек поедает у дороги бутерброд или пьет что-то из баночки, спустя две минуты вы уже не способны его описать.
Доун нахмурилась:
— Но что бы он стал...
— Минутку, — прервал ее Алекс.
Как раз показался дом Гидли, и Алекс хотел увидеть его — должен был увидеть его — глазами Дозорного.
Миану требовалось место, откуда он мог наблюдать за домом, оставаясь невидимым. Сам Алекс настроился бы на недельное наблюдение. Пришел бы сюда с запасом воды и пищи и записывал все увиденное. Откуда он мог наблюдать за домом? Есть поблизости другие строения? Нет. Ни сараев, ни гаражей, ничего. Мог он залечь где-нибудь на земле? Не похоже на то — окружавший дом высокий забор загородил бы от него двор.
Стало быть, деревья. Снаружи, вокруг забора, росли конские каштаны и платаны, однако их Алекс отверг. Слишком близко и к дому, и к собакам. По другую сторону дороги лежало поле пшеницы, рассеченное пешей тропой. По обе стороны от тропы через неправильные промежутки возвышались большие деревья. Алекс окинул их взглядом. Идеальный наблюдательный пункт мог дать стоящий в ста пятидесяти метрах от дома бук, с ветвей которого открывался вид и на сам дом, и на его окрестности. Алекс сошел с дороги, перемахнул через ограду поля и направился к буку. Доун последовала за ним.
