Антонина Ивановна не дала ему закончить — про то, как дети пошли по малину и встретили помещика, который отобрал у них лукошки с ягодами.
— Видно, что подготовился, — сказала она. — Ставлю тебе пять. Следом вызвали Алешу Поповича.
Алеша блеял, как перед дежурными, запинался, не мог выговорить слово «боярышник». Антонина Ивановна поставила ему четверку.
А Лырскую, которая сидела ни жива ни мертва, боясь пошевелиться, так и не спросила.
— Ну и слава богу, — опамятовалась Олька, когда Антонина Ивановна начала объяснять новый урок. — Ой, счастье-то…
Логика в ее рассуждениях начисто отсутствовала. Что же хорошего, если против твоей фамилии точка, а тебя не вызывают? Значит, жди и волнуйся до следующего раза. Куда лучше отмучиться — и с плеч долой.
— Если после объяснения время останется, подними руку и сама вызовись, — посоветовал Антон.
— Что я, ненормальная? — уставилась на него Лырская.
Прозвенел звонок. Он дождался, пока класс опустел, и подошел к Антонине Ивановне.
— Антон, — сказала она, выводя в дневнике красными чернилами округлую веселую пятерку. — Я тут маме записочку написала. Положила за обложку. Не забудь передать.
В коридоре его караулил Михеев.
— Ну ладно же, — шипел он. — Я Антонине отомщу.
Антон поглядывал па дверь класса. Ему не хотелось, чтобы Антонина Ивановна, выйдя, увидела их вместе. Он потянул Михеева пройтись.
Ходили по коридору парами, в крайнем случае — по трое, держаться следовало ближе к стенам, оставляя центр для прохода учителям и дежурным. Эти, будто регулировщики-постовые, зорко надзирали за порядком. Чинная правильность унылого хоровода как раз и вызывала желание ее нарушить. И время от времени кто-нибудь собирал вокруг приятелей и создавал затор; прилипал к окну; давал впереди идущему щелбана в затылок и пускался наутек, завихривая размеренное движение («Псих!». «Сумасшедший!» — визжали девчонки), но увязал в сбившейся толчее, где его настигали бдительные дежурные и обиженные.
Михеев был как рал из таких заводил. Сейчас, непривычно подавленный и жалкий, он вышагивал рядом и хорохорился.
— Я ей точно что-нибудь устрою. Подкараулю с рогаткой и влеплю.
По другой стороне коридора, навстречу, в окружении свиты подруг, плыла Катенька Калинина — отличница из параллельного класса. Огромные голубые глаза, белый бант.
Антону Катенька нравилась. Она действительно была прелестна. И потом она нравилась всем. Но для себя Антон определил, что красота у нее холодная, лишь себя обожающая. Катя не то, что Ирочка, в трудную минуту не выручит. Да он и не думал, что может удостоиться интереса такой избалованной вниманием девочки. Катину благосклонность скорее заслужит красавчик Маркин. Два их класса — как два королевства. И вполне естественно и исторически закономерно, что первая девчонка, принцесса, выберет кавалера себе под стать — тоже первого по всем показателям (кроме учебы, которая, кстати, для мужчин не является главной заботой: достаточно вспомнил, удачливых дровосеков, свинопасов и прочих счастливцев, снискавших расположение большеглазых наследниц престола). А если так, с Маркиным никто не поспорит. И пусть их парочка порхает в вихре вальса…
А у Антона с Ирой другая жизнь. Они будут учиться. А потом работать. Антон видел, как он, уже взрослый, похожий на папу, приходит домой, а Ира его ждет и не садится без него ужинать. Но это там, в будущем. А пока он готов был провожать Иру до дому, гулять с ней, не дал бы ее в обиду, если бы кто-нибудь начал ее дразнить, дергать за косу.
— Вот увидишь, — сжимал кулаки Пашка. — Я этого но забуду. И брату скажу.
Антон его не разубеждал. Нужно время, чтобы Пашка остыл, а тогда он и сам выбросит из головы свои глупые намерения.
Куда больше волновало Антона сочувствие, которое проявила по отношению к Пашке Ирочка.
Следующей была арифметика. Решали задачу про орехи, которые белка прятала в дупло.
Между прочим, у меня две белки, и они орехи совсем не любят, — наклонилась к Антону Лырская. Конфеты, сахар едят. А к орехам, я сколько раз давала, не притрагиваются.
— Ты какие давала? — позабыл про задачу Антон.
