Все-таки опять я, подумал Ринальдо. Но Чанаргван, не Валя, никто другой. К такому ли я готовился тогда… когда решал за Чанаргвана задачи по гравитации?.. Когда ползал по кустам и орал: «Пу! Пу!», целясь пальчиком в синие трусы, мелькающие из-за листьев?., когда мечтал стать космонавтом, молился на фотографии Гагарина, Стаффорда и других…
Оставалось ждать. Три часа, чтобы капитан добрался до лайнера, пара часов на испытания, и еще — пока дойдет сигнал. О взрыве.
Ринальдо не сомневался что сигнал будет — о взрыве. И поступит он не из рубки лайнера, а с патрульной беспилотной ракеты, висящей в ста километрах от старт-зоны… Ринальдо оглядел чашки, но во всех было пусто, только на донышках желтели крупные янтарные капли.
— Что, налить тебе, что ли? — спросил Чанаргван. Голос его чуть осип от крика.
— Налей, — попросил Ринальдо. Чанаргван налил.
Ринальдо стал пить. Он не думал больше ни о чем. Он снова ждал, и секунды текли. Он ждал, хотя знал, что взрыв будет, и тогда станет окончательно жутко и беспросветно, ведь невозможно бороться с потусторонними силами, решившими вконец извести человечество… Когда проводили последний техосмотр? Позавчера.
Всё было в отличном состоянии, как и должно было быть, аварии по вине техники просто невозможны. Но тогда по чьей вине? Диверсия? Слово-то какое замшелое — диверсия… Средневековье.
Взрыв произойдет. Но пока нет рапорта о нем — можно постараться вообразить, что всё вдруг кончилось, что это и впрямь лишь роковое стечение обстоятельств, та вероятность, по которой обезьяна, усевшись за пишущую машинку, может с ходу написать «Войну и мир»… И действительно станет можно вздохнуть, расправить плечи и сказать: «Ф-фу, а я уж испугался…»
— Зачем ты послал Дахра? — тихо спросил Чанаргван.
Ринальдо знал, что этот вопрос будет. Но он не знал, как отвечать на него.
— Зачем ты отпустил его? Ты же чуял, старик, что и второй корабль рванет…
Нет, Ринальдо этого не чуял. Еще вчера трагедия была случайностью, а спасение и счастливый конец — закономерностью, подготовленной всем течением событий, годами напряженного труда, энергией и хитроумием. Награда полагалась по заслугам всему человечеству — ну, хотя бы той части, что ее получит. Первый взрыв был досадной случайностью, болезненной, но не способной остановить эвакуации… И вот за один вечер всё стало наоборот — случайность закономерностью, а закономерность — случайностью, той самой, обезьяньей…
— Я не предполагал, что станет так… Ты ведь и сам не предполагал, что взрыв повторится.
— Так то я…
— Этот взорвется, как ты думаешь? — детски спросил Ринальдо.
— Конечно.
— И что тогда?
— Откуда я знаю… Откуда я-то знаю?!
И я не знаю, подумал Ринальдо. Все равно как пытаться, заплыв к форштевню, остановить ладонями океанский корабль. А собственно, чем мы занимаемся здесь? Комиссия по останавливанию океанского корабля ладонями…
— Пей, чего сидишь?
— Лопну, — усмехнулся Ринальдо половиной лица.
— А клянчил…
Они ждали. Час, другой, третий… Они пили. Они молчали, задыхаясь в запортьеренной духоте кабинета. И когда за окном начало светлеть и солнце, источник жизни, подобралось к горизонту, готовясь вынырнуть из-под него, им принесли ответ. Он был послан из рубки лайнера. Он гласил: «Все системы работают нормально. Проведено восемнадцать переходов на девяти режимах. Готов к старту. Капитан Намье. 04.27 по бортовому (среднеземному) времени».
И, наверно, с полчаса они вчитывались в этот ответ и не могли поверить. А потом Ринальдо уткнулся в стол лицом и стал плакать. А Чанаргван, заплетаясь ногами, побрел к бару.
Каждое утро Мэлор просыпался теперь со странным, полузабытым смущением детского счастья, словно в давние дни рождения, когда обнаруживал по утрам невесть откуда взявшиеся у изголовья давно желанные мальчишечьи драгоценности. Не открывая глаз, он предвкушал то новое, что вдруг, волшебно войдет в его жизнь и сделает ее еще богаче и радостней… Так и теперь. Еще в наполненной несуразностями полудреме проклевывалось восторженно ожидание и уверенность в том, что отныне существование имеет какой-то высший смысл и что день начнется с великолепного, долгожданного подарка, с упоительного ощущения новой собственности и с благодарности тем, чьи заботы дали Мэлору этот праздник. Тело томительно млело, мозг медленно выпеленывался из наполненного радугой сна…
