Повсеместно прошли митинги и собрания, выразившие искренние чувства воинов-патриотов, их готовность отдать все силы, а если потребуется, то и жизнь во имя защиты социалистического Отечества. Пламенные призывы ленинской партии — «Все для фронта, все для победы!», «Все силы на разгром врага!» — стали законом жизни советских людей, воинов армии и флота.
Хочется — в чем-то, быть может, забегая немного вперед — рассказать, как работал в то время коллектив нашего флагманского командного пункта. Все, кто в этот коллектив вошел, и раньше знали друг друга. Но теперь многим пришлось соприкоснуться в работе гораздо ближе, да и вообще постоянно находиться рядом. И на каждого в отдельности, как и на всех вместе, легла не просто неизмеримо большая нагрузка, но и не сравнимая с прежней ответственность. Очень важно было, чтобы такой коллектив — опора командующего в боевом управлении действующим флотом — делал свое дело слаженно, дружно, при взаимном уважении и понимании с полуслова.
Думается, достигнуть этого положения, создать такую обстановку нам удалось.
Работал ФКП, естественно, круглые сутки. И все же старались придерживаться в чем можно, начиная с времени приема пищи, привычного для большинства корабельного распорядка. В восемь утра — «сразу после подъема флага», как говорят на кораблях, — начальник оперативного отдела капитан 2 ранга О. С. Жуковский, всегда энергичный и подтянутый, докладывал обстановку и утреннюю оперсводку для Главного морского штаба. Вслед за начопером часто слушали командиров соединений, кораблей или частей, выполнявших определенные боевые задачи. Либо рассматривались и утверждались планы дальнейших боевых действий. Иногда это длилось до полудня, до традиционного на флоте часа обеда, и тогда вызванные на ФКП командиры садились вместе с нами за стол. В кают-компании разговор переходил на непринужденный товарищеский тон, что тоже было полезно для дела — помогало лучше почувствовать настроение людей, да и услышать немало интересного сверх официальных докладов.
После обеда, если не было особо срочных дел на ФКП, мы обычно отправлялись в соединения. Лично про себя должен сказать: помимо сознаваемой необходимости как можно больше видеть собственными глазами, не полагаясь только на донесения, подталкивала меня и внутренняя потребность побывать, например, на подводной лодке, готовящейся к выходу на позицию, поговорить с авиаторами, которые через час-два поднимутся в воздух или только что вернулись с задания. Такие встречи, а особенно встречи с людьми, только что вышедшими из боя, подсказывали ценные выводы на будущее, вместе с тем обогащали духовно, вызывали гордость за наших краснофлотцев и командиров. И тем прибавляли сил, уверенности тебе самому.
В первые две недели войны приходилось много заниматься мобилизованными гражданскими судами — грузовыми, пассажирскими, рыболовецкими, которым предстояло стать военными транспортами, тральщиками, сторожевиками и вспомогательными кораблями различного назначения. Еще большего внимания требовали мобилизованные люди — краснофлотцы, старшины, командиры и политработники запаса, прибывавшие со всех концов страны. В боевые ряды флота вливалось многочисленное пополнение, и необходимо было проследить, чтобы эти люди направлялись туда, где они по своей подготовке могли принести наибольшую пользу.
Вечером, после ужина, мы с командующим вновь заслушивали доклады, в том числе обязательно — начальника тыла, решали с кадровиками вопросы о новых назначениях. На первых порах большинство назначений было связано с вводом в строй мобилизованных торговых и рыболовецких судов. На одних утверждали командирами прежних капитанов, надевших военную форму, на другие назначали кадровых военных моряков. Команды бывших гражданских судов пополнялись артиллеристами, пулеметчиками, сигнальщиками.
С командующим у меня установился еще более тесный рабочий контакт, чем когда-либо раньше. И то, что жили мы на ФКП в одном отсеке (или в «каюте», как мы иногда говорили), помогало еще ближе узнать друг друга.
Филипп Сергеевич Октябрьский был человеком самобытным. Он имел на все собственную, подчас неожиданную точку зрения и высказывал свое мнение всегда откровенно, прямо, а иной раз — резко, вспыльчиво. Случалось, мы расходились во взглядах по довольно существенным вопросам и докладывали о своих разногласиях «наверх», в наркомат. Бывало, что там поддерживали мнение Октябрьского, бывало — мое. Принятому решению он подчинялся безоговорочно и никогда не упрекал ни меня, ни кого-то другого, если его отвергнутое предложение оказывалось в конечном счете более правильным.
