Жаба в руках алхимика судорожно задергалась, как будто поняла, о чем речь.
– …а со спиритами ты ошибся только немного, – продолжил Эдмус, приземляясь, переходя на шаг и примериваясь языком к земноводному. – В том смысле, что трудно спирита встретить на земле, если это не я, конечно. Но как только кто-нибудь из моих собратьев окажется поблизости, я должен это почувствовать благодаря связи, которая…
Тут густые кусты слева зашуршали, и из них на тропу выпрыгнул спирит. Со сложенными крыльями.
Мы столкнулись нос к носу.
Общее замешательство по поводу того, что два из утверждений шута оказались ложными одновременно, оказалось велико, но кратковременно. Эдмус замер с отъехавшей челюстью и издал изумленное «Ох!» – и оказался самым тихим среди остальных, поскольку ни незнакомец, ни мы молчать не собирались.
– Прочь отсюда, сыновья моонов! Я буду драться, как спирит! – высоким голосом выкрикнул стихийник воздуха.
– Травлю без предупреждения! – гаркнул Веслав, осуществив, собственно, то, от чего обещал воздерживаться.
– Изыди, нечисть, или узнаешь ярость Глэриона! – это был мощный глас Йехара.
– Дернешься – стреляю! – предупредила Виола, выдергивая из розового рюкзачка не арбалет, а нечто, напоминающее бластер. Видимо, ей надоело возиться с болтами.
Тишина словно сомкнулась надо мной, я поняла, что тоже обязана что-то сказать, и торопливо добавила:
– А я… да!
Чем едва ли свела на нет общее смятение.
В довершение этюда жаба в руках у Веслава открыла рот и огласила окрестности истерическим кваком: «Пси-и-и-ихи!» – после чего исчезла с сочным треском.
Вот теперь замолчали все. Взгляды, выражения которых были схожи до неприличия, сошлись в одной конкретной точке пространства: чуть ниже руки Веслава, которую он так и продолжил держать щепотью, так, будто собрался то ли креститься, то ли других благословлять. Алхимик не отставал от других и смотрел в ту же самую точку пространства с огромным интересом.
– Наскочили на морфа, – это сказал именно он, но сказал так, будто сам не был уверен в своей логической версии. – Сохраняющего разум и речь по превращении, да еще с телепортативными способностями. Ни фига себе, зверушки в здешних заповедных лесах.
– Не смей бранить наши леса, – встрял незнакомец, или, вернее, незнакомка (судя по хрупкости телосложения и перекинутому через плечо вперед длинному хвосту волос, перед нами была скорее девушка). – Кх… кто это был? Кто вы? Зачем… Э-э-эдмус?!
Шут усилием воли вернул в орбиты глаза, а челюсть на место. При звуке собственного имени он вздрогнул, как от удара, и сделал пару шагов вперед, но шел так, будто ноги его не слушались.
– Ифи… о-о, я хотел сказать, – тут он мало-помалу начал возвращаться в свое обычное состояние, а то мы уже начали беспокоиться. – Вашество! Да будет вам спутником попутный ветер. Кстати, а почему вы предпочли ему кусты крючколистов? Неужто вы путешествуете нынче одна?
Лицо девушки-спирита тоже трансформировалось. Если Эдмус вернул себе ухмылку и шутовскую искривленность черт – на лице его собеседницы проступила высокомерная холодность. Надменность, которая характерна лишь для власть имущих.
– Я должна отчитываться перед шутом?! – напустилась она на Эдмуса. – Говори, как ты сам сюда попал, и кто эти четверо, и почему вы пятеро…
– Потому что мы Пятеро, – незамедлительно отозвался Эдмус, задирая рукав.
Мы мудро решили повторить его жест. Незнакомка неторопливо изучила наши знаки Арки, потом отступила на пару шагов назад и изучила уже нас – с брезгливым недоумением.
– Это те, о ком ты рассказывал? Они выглядят еще более жалкими, чем в твоих байках! – она ткнула в меня пальцем. – Это та дурочка с белыми волосами?
Кусты вокруг нее зацвели инеем. Честное слово, я сделала это не нарочно.
Эдмус торопливо встал между нами.
– Нет, это другая, вы… обознались чуть-чуть…
Она бы еще в Йехара пальцем ткнула. А что? Волосы тоже светлые, и посмотрела бы я на его реакцию…
Кстати, о Йехаре: рыцарь тоже выдвинулся вперед с самым суровым из своих видов и заговорил неспешно:
– Дружина прощает тебе выпады в ее адрес, но нам хотелось бы знать, от кого мы слышим такое. Ибо есть весьма мало особ, кому я и мой клинок простили бы такое оскорбление, как «жалкий».
