В рядах охотников все не могли найти ответ: было это салом или поросенком? Аргументы одних начали вызывать ярость других и наоборот. Но тут раздался крик:
— Привезли старое красное вино!
Эта новость согрела сердца, все было не так уж плохо, надо во всем видеть положительные стороны.
Нектар быстро прогнал чувство разочарования облавой, развязка которой не увенчалась успехом. Впрочем, как подчеркнул Кристиан, дичь, которая не бежит, не представляет для охотника никакого интереса.
25
Так прошли десять лет жизни после референдума. Сообщалось, что то там, то здесь были ликвидированы отряды партизан, но эта тема уже не приносила доходов. Кровопускания сопротивлению больше уже не публиковались на первых полосах газет. Как и предсказывал Кузен Макс, интерес к этим событиям стал ослабевать. Если французы еще оценивали по достоинству упорство этого эльзасца, которого отловили после двух лет преследования в горах Вогеза, — браво, в его-то возрасте! — то они все чаще стали подтрунивать над этими партизанами в пижамах, с бегающими широко раскрытыми, как у совы, глазами в свете полицейских прожекторов и вспышек фотокамер, понимая, что, в конце концов, те были не так уж недовольны тем, что их среди ночи поднимали с постели, столь мало пригодной для их старых членов. Ведь излишне говорить, что нет ничего лучше теплой кровати с мягким матрацем.
Вопреки предсказаниям Кассандры, Франция не разделилась на две части, не было ни демаркационной зоны, ни свободной зоны, единственной цензурой была крайне левая оппозиция. Довольно внушительной, конечно, но как страна могла жить иначе?
Левые после поражений 2002 и 2005 годов не смогли воспользоваться референдумом 2015 года для того, чтобы снова стать реальной силой. Раздираемые внутренними противоречиями, опасаясь кастрюль, которые держало в запасе правительство, они не сумели занять если не убедительную, то хотя бы ясную и четкую позицию. Но с той поры применение указанного закона, как ни парадоксально, придало левому движению новый импульс, освободив его от всех бюрократов, которые жили в тоске по восьмидесятым годам. Несмотря на это вынужденное омоложение, Социалистическая партия «Исторический путь» взялась за старое. Партия социалистов-радикалов не нашла себе ниши на политической арене, Социалистическая партия завтрашнего дня не могла предложить людям ничего, кроме своего названия. В рядах неокоммунистов шла борьба между теми, кто выступал за необходимость отказаться от классовой борьбы и за переход к борьбе поколений. Вопреки всем ожиданиям и несмотря на то, что в ходе референдума их поведение не было безупречным, «зеленые» смогли лучше других воспользоваться сложившимся положением. И даже сумели получить большинство в левой коалиции. Коалиция эта была достаточно непрочной, поскольку некоторые программные положения защитников экологии воспринимались в штыки столпами прогрессивных ортодоксов. Они не могли забыть Готе, этого ярого депутата от «зеленых», который в обмен на обещание — естественно, не выполненного Бофором! — министерского портфеля открыто выступил на стороне реакционеров и попытался объяснить свою позицию тем, что централизованное уничтожение стариков было в некотором роде заботой об окружающей среде. Гуманисты захлебывались яростью.
«Зеленые», которых за глаза (все-таки в одной коалиции!) неокоммунисты называли «окисью меди», наученные горьким опытом, овладели языком плаката. Язык плаката против змеиного языка, их речи все же производили двойственное впечатление. Они слишком упорно ставили на новое поколение, слишком настойчиво гладили его по шерстке, их искренность не могла не вызвать подозрение.
Послушать их, так все молодые были красивы и умны, только молодые могли проникнуться идеями чистой планеты, исправить ошибки, допущенные старшими поколениями. С помощью лозунгов, которые были не столь уж и невинны, как могло показаться, с помощью эффектных кампаний — озоновый слой, чистота моря, трансгенные продукты, загрязнение рек — они закладывали в сознание людей, возможно, сами не отдавая себе в этом отчета, настораживающие контуры не столь отдаленного общества молодых. В конечном счете этой евгеники, первенство в которой они приписывали крайне правым.
