Я ощупывал взглядом зал и размышлял, как ловчее поступить, и тут мне повезло. Я ощутил ни с чем не сравнимое застенчивое касание в районе кармана, и через мгновение лягушка-переросток корчилась в моих цепких лапах, не смея кукарякнуть — очевидно, чтобы не привлекать внимания.
Меня осенило. Насколько я помню, мой старинный приятель — специалист по спорным с точки зрения законности делам — в последние разы промышлял именно на припортовых складах.
— Кныш-ныш, знаешь такого? — я выкрутил кисть, шкрек хрюкнул и причудливо изогнулся.
— Дяденька, отпусти, не знаю ничего, — тихонечко заныл он. — От родителей отстал, потерялся, больше не буду! Я не ел шесть дней!
— Это хорошо, — серьёзно кивнул я, — что отстал. Никто тебя искать не будет.
Я перехватил шкрека под мышку, отчего тот засучил лапками и пропищал:
— Я несовершеннолетний, у меня тремучка!
— У тебя плохо прокрасилась шкурка на руках, — в своё время мой приятель Кныш-ныш показывал, как взрослые шкреки натираются берзокармином, чтобы сойти за подростка и надавить на жалость туриста-лоха. — Ты знаешь, что меня интересует на самом деле.
— Хорошо, — сдулся лягуш. — Поставь меня, я не убегу.
Ага, так я и купился. Как папик-любитель экзотики со своим «сынулей» под ручку, я отправился туда, куда повёл воришка-неудачник. Я ожидал, что Кныш-ныш сейчас «в поле», но вовсе не думал, что мы направимся в недра космопорта. Несколько полутёмных сырых переходов, косые взгляды лупатых громил — и шкрек указал пальцем на дверь в завитушках, за которой я и обнаружил Кныш-ныша, томно возлегающего на жлобских атласных подушечках с кистями.
— Дин, кореш! — Кныш-ныш выпустил изо рта мундштук кальяна и осклабился. Да-да, в отличие от обычных лягушечек, у шкреков вполне приличные зубы. — Чертовски по тебе соскучился!
— Здорово, попрыгун, — я вытолкал за дверь уже не нужного воришку, хлопнул об испещрённую пятнышками трёхпалую ладонь и плюхнулся на подушки. — Давно ты ко мне не заходил!
— Дела… — Кныш-ныш закатил выпуклые глаза вслед струйке пряного дыма. — Дела, просто ужас, ни к другу зайти, ни пульку расписать… Ни на пруд к девочкам слетать… — Взгляд мечтательно остекленел. — А помнишь, как мы в старые времена зажигали?..
— Ты не бедствуешь, — огляделся я, отметив груды пустых бутылок в углу и свисающие с канделябра дамские трусы причудливой формы. То есть мне хотелось думать, что всё же дамские, а не моего ныне осёдлого коллеги.
— Да вот, новый статус, новые заботы, — философски наморщил плоский лоб Кныш-ныш и почесал пузо в прорехе халата.
— Тогда не буду мешать, — приподнялся я, собираясь распрощаться, и шкрек ухватил меня за запястье. Весь нарочитый лоск поблек, пытливые глаза лягуша уставились на меня с давешним азартом:
— Выкладывай, Дин, не ломайся, как девственная пипа.
Расстались мы только часа через два. За это время успели поговорить о деле, о транспорте и ценах, конечно же — о самочках и новых сортах улиток в маркете — обо всём на свете. Прощание вышло тёплым, Кныш-ныш хлопал клейкой ладонью по спине, в его осоловелом взгляде светилось искреннее намерение зарулить вскорости в гости, как в старые добрые времена. В этом я не был уверен, а вот в том, что шкрек разведает, который из челноков шёл через систему, где по законам природы должны крутиться Малые Люляки, что он достанет бортовые записи, а его люди разведают космические сплетни в доках — вполне.
* * *
— Караул! — прокричала старушка-соседка за дверью, и я отпрянул. — Грабят! — и, немного неуверенно: — Насилуют?
Я спустился с крыльца и оглянулся. Сидящая на терминале возле дворовой арки почтовая горгулька заинтересованно глядела на меня жёлтыми бесстыжими глазами. Ну вот, теперь вся почтовая компания будет уверена, что Дин Даравски насилует одиноких старушек. Я принял независимый вид и постарался придать голосу миролюбивое выражение:
— Мне надо поговорить с вами.
— Не о чем мне с тобой разговаривать! — дверь приоткрылась, и в щёлочку просунулась морщинистая мордочка соседки. — Вот женишься, тогда приходи!
Горгулька на терминале захлопала в ладоши.
Я сплюнул и пошёл домой.
