В его голосе звучал неприкрытый сарказм. Однако он откликнулся, и уже это было хорошо.
— Вот это, — я сняла с себя плетеный нарядный пояс и протянула ему на вытянутых руках.
Он полуобернулся. Теперь мне был виден его профиль, темнеющий на фоне огня.
— Это? — повторил он, должно быть считая, что от страха у меня помутился рассудок.
Я закусила губу, почувствовав во рту едва солоноватый вкус крови. Сейчас или никогда.
— Это, — твердо подтвердила я, и мой голос не дрогнул. — Этот пояс — главное сокровище нашей семьи. Отец всегда носил его на себе и поэтому не был ранен ни в одном из многочисленных сражений. Он хотел передать его старшему сыну, но… — горечь подкатила к горлу, и я судорожно вздохнула, преодолевая боль и страшное, сосущее чувство утраты, — но не успел. И тогда отдал его мне. Понимаешь? Мне, своему единственному оставшемуся в живых ребенку! Это очень древняя и сильная вещь. Его нельзя отнять силой, можно только подарить. И я хочу подарить его тебе. А ты подари мне свободу.
Он смеялся долго, и эхо отдавалось под каменными сводами зала. Огонь в камине тоже дрожал, словно от гомерического хохота.
— Ты думаешь, я тебе поверю? — спросил рыцарь, отсмеявшись.
Ногти впились в деревянную спинку. Я не чувствовала боли. Я вообще не чувствовала ничего.
— Я представлю тебе самые убедительные доказательства.
Мой голос слишком тих для этого зала, он теряется в настороженной глухой тишине.
— Ну что же. И каковы будут доказательства?
Похоже, в его голосе появился интерес.
Для этого были основания. Мой отец, храбрый рыцарь и участник многочисленных походов, уже успел стать легендой благодаря тому, что, дожив до седин, не получил ни единой серьезной раны. «Заговоренный» — говорили о нем. А иные пытались узнать нашу семейную тайну. Разумеется, безуспешно.
Я глубоко вдохнула пропахший дымом, пылью и железом воздух. По углам метались тени, а там, за стенами замка, сияло золотыми звездами ночное небо. Как бы мне хотелось оказаться под ним и вдохнуть наконец пьянящий ледяной воздух — воздух свободы… Чтобы что-то получить, нужно что-то отдать.
Рука казалась ватной, когда я туго завязывала пояс у себя на талии.
— Вот. Пояс на мне. Ударь меня мечом — увидишь, что будет.
Пояс казался радужной змеей, пригревшейся на мне и задремавшей.
Тяжелое громоздкое деревянное кресло заскрипело.
Рыцарь встал и шагнул ко мне.
— Это правда? — зачем-то спросил он.
— Пока не испробуешь — не увидишь.
Я заставляла себя смотреть прямо на него — на высокий темный силуэт на фоне беснующегося в камине огня.
— Ну что же… — В пламени блеснула сталь меча.
Меч был старым. Побывавший в многочисленных сражениях, выпивший уже столько крови, что, должно быть, даже уже пресытился ею.
Я смотрела на старый клинок, не в силах отвести взгляд.
Рыцарь занес меч и остановился, выжидая.
Я засмеялась:
— Ну же! Мы что, всю ночь будем так стоять? Я хочу отдать тебе мой подарок и уйти домой, к родным. Они заждались.
И он поверил.
Тяжелый меч ринулся на меня. И я, приближая столкновение, шагнула навстречу. На мгновение раньше груди коснулась волна воздуха и… удар, отбросивший меня к стене, расплавленным железом влившийся в мою кровь.
Мои родные действительно ждали меня. Мама, которую я почти не помнила — потому, что она умерла, когда мне едва исполнилось пять. Оба брата, которые брали меня к себе в седла, учили держать поводья, заряжать арбалет и пускать в нацарапанную на толстом дереве мишень тяжелую стрелу. Они ждали…
— Ты обманула меня!
Его вопль был страшен, однако теперь-то мне нечего бояться. Губы попытались сложиться в улыбку. На них тоже выступила кровь… Кровь… она теперь была всюду вокруг меня. Куда ни погляди — все красное!
— Проклинаю, — прошептала я запекшимися непослушными, словно чужие, губами, — проклинаю! Не будет тебе успокоения даже в смерти.
* * *
Я открыла глаза. В окно вовсю сияло солнце.
То, что случилось, опять было всего лишь сном.
«Только сон, Марина, ничего больше», — сказала я себе, поднимаясь с кровати.
Первое января выдалось солнечным и морозным. Выглянув на улицу, я увидела, как ярко, по-новому сияет свежевыпавший чистый снег. Немногочисленные прохожие не спешили по делам, а прогуливались по парку среди переплетения темнеющих дорожек.
