– Но я сижу тихо, бодрствую.
– Да я уж вижу, – зевая, заметил Егор. – А ты, часом чревовещаньем не балуешься?
– Увы, такого дара не наблюдается.
– Почему, увы?
– Чего бы я тогда в монахах делал, я бы в шуты базарные пошел, скоморохом стал. Деньги бы зарабатывал. А что может быть, ты проголодался? – участливо спросил монах. Было видно, что он рад пробуждению попутчика. – Ты, давай, присоединяйся к трапезе.
Егорка вдруг заметил, что на скамье рядом с монахом на расстеленном полотенце лежат хлеб, сыр и вяленое мясо.
– Ну что ты, в дорогу запасы себе сделал, а я буду объедать тебя.
– Ну, мы же товарищи.
– Ладно, – согласился Егорка, вдруг почувствовав голод, – только я тебе деньги дам.
– Ничего, сочтемся, только мясо порезать нечем. Ножика нет.
Егорка вынул кинжал и положил на скатерть.
– Знатный ножичек, – восхищенно сказал Фома.
– Это подарок моего друга из Азербайджана.
– Только ты сам порежь, – попросил монах. – Мне духовному лицу, не пристало брать оружие в руки. Оттого и ножа у меня нет. Я и сам оголодал. Да одному-то кусок в горло нейдет, все с братвой привык трапезничать, то есть с братией. Беседы философские вести за ужином.
Пока Егорка орудовал кинжалом, нарезая хлеб, сыр, мясо, монах наполнил вином деревянные чашки и одну протянул Егорке.
– Твое здоровье, Фома, – сказал, принимая подношение, Егорка.
– Вообще-то Фома, это мое монашеское имя, а так-то меня Кукшей родители прозвали.
– Кукша, так Кукша, все равно твое здоровье.
– Но Фома, правда, мне больше нравится, – уточнил монах.
Выпили, стали закусывать.
– А ты по всему видать, непростого звания человек – заметил Фома.
– Я смерд, – сказал Егорка.
– Да не похож ты на смерда. Такие сапоги как у тебя, смерды не носят. Я вон в лаптях хожу. Да и кинжал твой немало стоит. Но это я так, к слову пришлось. Мне интереса нет до твоих дел. Главное, что? Чтобы человек был хороший. Я вот, когда в Греции был, с хорошими людьми жил и работал.
– Ты был в Греции? – удивился Егор.
– Да. Настоятель посылал, меня и еще одного брата. Тексты некоторые переписывать. Год я там жил. Эх, и келья у меня была хорошая. Прямо на море глядела. Эх, и хорошо мне там было. Вина, хоть залейся. Поставят жбан на стол и обносят всех черпаком. Они ж воду за столом не пьют. Заместо воды у них вино, и за обедом, и за ужином. Похмеляться, правда, не дают. Дома там сплошь каменные, известкой беленые. Три цвета там в природе: белый – дома, голубой – море и рубиновый – вино. Правда, кончилось для меня все скверно. Чего-то я не то переписал, что надо было. Ох, и попало мне от игумена, неделю на хлебе и воде сидел. Каково это после вина и оливок.
– Сочувствую, – сказал Егорка. – Разве ты сам выбирал тексты?
– Да в том то и дело, что нет. Но настоятель и слушать ничего не хотел. Ты говорит дурья башка, что переписал? Я тебя зачем посылал? Если бы, говорит, я не заметил, какой конфуз приключился бы. Если бы наши переписчики размножили бы то, что я привез, и разослали бы по приходам Руси.
– И что же там было крамольного?
– Сейчас объясню. Только давай выпьем сначала, а то у меня ни в одном глазу, только продукт перевожу зря.
– Вино что ли слабое?
– От страха, – признался монах, – не видишь разве, волны поднимаются. Мы отплывали, тихо было. А берега уж вовсе не видно. Хотя, что мне берег, если я плавать не умею. Подержи чашки, больно несподручно бочку держать, вона, сколько пролил уже.
Егорка подставил чашку под неровную струю, наполнил и протянул монаху.
– Ты ешь, – ставя бочонок на попа, сказал Фома, – закусывай, а я уже сам.
В этот момент корабль качнуло сильнее обычного.
Эх, – жалобно сказал Фома, – ты видел, ажно дух захватывает. Вино обратно к горлу подступает.
– Да не обращай внимания, – успокоил Егор, – ничего не будет. Небо вишь ясное и луна, и звезды, не будет ничего. Так на что игумен то осерчал?
– А это я щас расскажу. В евангелии, который я переписал, Господь наш Иисус во время распятия не произнес ни слова и лишь перед самой смертью воскликнул «Или, или, лама самахвани», что означает – «Сила, сила моя, зачем покинула меня». В то время, как в священном писании сказано, что он страдал и кричал на кресте. Один раз он сказал: «
