А время шло.
Это время и решило все.
Уйди я из дома без раздумий, выйди из своих дверей на пять минут раньше, Олеся не застала бы меня.
Видеть Олесю я не хотел.
Наверное, это и есть – алкоголизм: когда с бутылкой лучше, чем с женщиной…
…Что делала эта девчонка в моей жизни? Может, я просто был ее первой любовью, а первая любовь – это еще и немножко дружба.
– Куда ты? – мы столкнулись с Олесей в дверях.
И я не ответил на ее вопрос.
Потому, что на некоторые вопросы отвечать неправду – глупо, а правду – стыдно.
– Я пойду с тобой.
– Никуда ты не пойдешь.
– Пойду.
– Не пойдешь.
– Пойду, – твердо сказала она, и я понял, что спорить с ней мне бесполезно.
Так было уже не раз – она увязывалась за мной, я напивался с кем-нибудь, постепенно, а не сразу. С кем-то, кто в бывшей жизни был мне омерзительней и омерзительней, но я, со временем, переставал обращать на это внимание – а потом, она тащила меня домой.
Не то, чтобы я к этому привык – к такому привыкнуть невозможно – смирился.
Я вообще, стал смиряться очень многим.
…Какого-то хмыря из моих перемежающихся собутыльников, я встретил довольно быстро, прямо за углом своего дома.
Рядом с хмырем стоял еще один человек – пил я с ним когда-нибудь или нет, я не помнил, но это сейчас не имело никакого значения.
О чем-то мы говорили – да о чем – о том, где бы опохмелиться.
Тот, второй, кажется, вначале молчал. А, потом, узнав, что я художник, предложил куда-то пойти.
Мне было все равно, куда идти.
И идти ли куда-то.
Так мы и пошли.
И Олеся пошла с нами.
Она хотела разделить мою судьбу, а получила свою. И в этом был виноват только я один.
Там, куда мы пришли, были еще какие-то люди, пахло чем-то сладким, и лишь мельком я заметил – как расширились глаза Олеси.
Говорят, что алкоголь и наркотики в жизни не пересекаются.
Ерунда.
Именно вчерашний алкоголь не дал мне понять, что мы пришли в место, где сегодняшние люди готовят себя на кладбище.
– Попробуй, – сказал мне кто-то, может быть тот самый, что привел нас в эту квартиру, а может – кто-нибудь другой.
– Что это?
– То, что надо.
У меня в руках оказался шприц.
Того, что такой же шприц дали и Олесе, я не заметил.
Кто-то тер мою руку, кто-то иглой искал вену на локте, а потом стало не то, чтобы хорошо, а как-то пусто. И ощущение этой пустоты длилось довольно долго.
Я пил холодную воду, становился под душ, но ощущение пустоты и мути не проходило – словно я сунул голову в пыльный мешок.
Как чувствовала себя Олеся, я не знаю, но, кажется, ее рвало.
Наверное, к наркотикам тоже нужна привычка.
Последняя привычка в жизни …
…Больше я никогда не был в этом доме.
И даже не смог бы найти его, потому, что не помнил, как мы возвращались.
А потом я получил какие-то деньги, за какую-то работу, отдавал какие-то долги, и делал долги новые.
Пил водку и вино.
Даже одеколон, «Розовую воду» и зубной эликсир «Лесной» пил.
И о том, что мы с Олесей «укололись» я почти забыл.
А потом был последний вытрезвитель и вторая психоневрологическая больница города Калуги.
Доктор Зарычев и диагноз: гепатит С…
Обо всем этом я должен был рассказать сразу после того, как открою дверь, перед которой стою.
…Когда-то, на переправе из детства в юность, за какой-то проступок, меня вызвали на какое-то бюро – кажется, это так тогда называлось.
Там сидели учителя и учительницы и укоризненно качали головами.
А еще, они как-то безнадежно вздыхали.
Вот так же вздохнула дверь, когда я, наконец, ее открыл.
Открыл, думая, что все самое страшное, я уже знаю…
…Все мы чего-нибудь не знаем. Только в разных вопросах. И пока происходящее незнание не касается нас самих – это не страшно…
Через пять минут после того, как я вошел в кабинет доктора Зарычева, я стал человеком без замыслов и желаний.
Земли, на которой я стоял, больше не было.
Мир, отныне, для меня, состоял из растерянностей и потерь…
