Не будь Тарна молодой и красивой, возможно, она и ей дала бы материнскую ласку и любовь, но, увидев цветущую красавицу, Майя забеспокоилась. Она чуть не каждый день ссорилась с Гангадхаром, требуя отправить Тарну в приют.
— Почему ты держишь ее в доме, почему не отошлешь в приют?
— Она же совсем ребенок, — отвечал Гангадхар.
— Не ребенок, а молодая женщина! — надрывно кричала в ответ Майя.
— Но ведь она так неопытна! — тоже выходя из себя, кричал Гангадхар. — Я лучше знаю женщин, чем ты. Я не погублю ее будущее. Сколько бы я ни оберегал ее в приюте, там есть такие женщины, которые могут сбить ее с пути. Да и вся обстановка там неподходящая для девушки. Туда приходят смотреть женщин всякие ненормальные, выжившие из ума старики, задумавшие жениться. Подумай, как это может отразиться на Тарне.
— Ты так говоришь, словно она тебе дочь.
— А кто же, если не дочь? Можем же мы ее воспитывать вместо дочери.
— Лжец! Я все понимаю! Ты хочешь избавиться от меня. Я умру, но не допущу этого!
— Ты совсем с ума сошла, Майя! Она ведь ребенок, годится мне в дочери!
— Ребенок, ребенок! Я все понимаю. Бог знает, в руках скольких мужчин она побывала, прежде чем попала сюда, а ты ее считаешь ребенком.
Гангадхар, сжав кулаки, вышел из комнаты.
Майя вымещала свою злость и на Тарне. Она никогда не разговаривала с Тарной по-человечески, не давала ей передохнуть, загружая работой, и, насколько это было возможно, не спускала с нее глаз.
Когда Гангадхар бывал дома, она следила за каждым ее жестом, каждым взглядом. Она держала Тарну впроголодь, без конца к ней придиралась и ругала ее.
Майя понимала, что это нехорошо, но ничего не могла с собой поделать; она решила, что после всех страданий, перенесенных в жизни, не даст посмеяться над своей старостью, и поэтому, как могла, наговаривала Гангадхару на Тарну.
— Пошлешь ее на базар, так бог знает сколько времени она там ходит, а после полудня часами болтает с Кусум, служанкой из соседнего дома. Иногда вдруг исчезает из дому неизвестно куда часа на два. А ты еще хочешь сделать ее своей дочкой!
Однажды вечером, когда Гангадхар вернулся домой, Майя уже с порога встретила его криком:
— Твоя любимица три часа назад ушла на базар и еще не вернулась…
— Она ведь не знает города, наверно, заблудилась.
— Нашел невинность — заблудилась! Если бы она была такая, то не проехала бы тысячи миль от своей деревни до Бомбея. Не ходит ли она потихоньку на свидания с тобой? Отвечай правду, Гангадхар!
— Что ты болтаешь! — возмутился он.
— Мужчины — все подлецы! — обезумев от злости, продолжала Майя. — Я все знаю, неверный пес!
— Прекрати эти глупости! — крикнул Гангадхар и ударил Майю по щеке.
«Никогда раньше этого не было, — подумала Майя. — Все одиннадцать лет, что мы живем вместе, он не только не бил, но даже не ругал меня. А теперь в доме появилась эта ведьма, и муж совсем переменился». Майя заплакала, а Гангадхар в раздражении хлопнул дверью. На лестнице ему встретилась Тарна.
— Где ты была так долго? — обратился он к ней строго.
Девушка молчала, опустив голову.
— Отвечай! — сердито потребовал Гангадхар.
— Я… я искала Раджу.
— Кто такой Раджу?
— Он ехал вместе со мной в Бомбей, но отстал от поезда. Я теперь каждый день ищу его, но напрасно… — Глаза ее были полны слез.
— Как ты его найдешь в городе, где живет шесть миллионов человек? — сказал уже мягче Гангадхар.
— А как мне его найти?
Что мог ответить ей на это Гангадхар? Он молча, опустив голову, сошел вниз. Когда Тарна вошла в квартиру, Майя встретила ее горящим взглядом. Она слышала, как Гангадхар разговаривал с Тарной на лестнице, поэтому нетерпеливо спросила:
— О чем ты разговаривала с ним? — и, не дожидаясь ответа, схватила Тарну за волосы и принялась бить. Тарна пыталась защищаться, но Майя набросилась на девушку как тигрица, била и царапала ее, а потом вытолкала за дверь.
Тарна медленно шла, то и дело вытирая слезы, по каким-то улицам, базарам, перекресткам, сама не зная куда. Ничего не слыша и не видя вокруг, она, словно блуждающий дух, шла среди людей, снующих взад и вперед, вглядывалась в лица прохожих, ища печальными глазами Раджу.
