Дорога в мужество - страница 37

— Ставь карабин в пирамиду, — сказал Чуркин, поднялся на нары, повесил сперва вещмешок, потом шинель на свободный, уже чуть заржавевший гвоздь. — Занимай старое место, у Жениной стеночки, а то туда — кха, кха! — Костька, прах его возьми, шары метит.

Осень пришла как-то сразу на холодных ветрах и туманах. Сорвала с тернов в балках, развеяла по степи багряными лоскутами последнюю листву, сбила в овраги колючие отары перекати-поля, загнала в норы всякую тварь до весны, валила землю дождями.

Развезло, расквасило дороги — ни проехать ни пройти.

…Почти два часа (а пути-то всего двадцать километров с небольшим) ползла батарея к безвестному степному полустанку. Отсюда на запад — в эшелоне. Но, оказалось, порожняк под погрузку подойдет не раньше утра. Здесь, на полустанке, — ни кола ни двора, кроме будочки путевого обходчика да сараюшки без окон, без дверей. Личному составу приказали вернуться на ночевку обратно.

Бондаревич подозвал Суржикова и Кравцова.

— Остаетесь охранять технику. Суржиков старший. Вон в той хибарке можно разложить костер. У костра и спать будете по очереди. На ужин не рассчитывайте, завтрак привезем.

Батарея уехала.

— Это мне не светит, — поеживаясь в насквозь промокшей шинели, решительно сказал Суржиков. — Я не намерен кишку в узелок завязывать. Слушай, махнем на будку к стрелочнице? Сарай видишь? Возле него навоз свежий — значит, коровенка водится. Если даже и не рекордистка, по кружке молока для двух будущих героев — плюнуть разок. Куры вон червячков клюют, выходит, и по яйцу перепадет, если хозяйка с душой.

— Я, учти, побираться не буду.

— Нужен ты мне. Айда!

Хозяйка будки, дородная молодица, секла у крыльца в грязном корыте картошку, пересыпанную отрубями. Заметив их, входящих во двор, отвернулась.

— Послушай, красавица! — бойко окликнул ее Суржиков.

— Чего надо, любезный? — с нарочитой ласковостью спросила молодица, разгибаясь и зорко вглядываясь в поперхнувшегося Суржикова единственным главой. Второй во всю роговицу был затянут бельмом.

— Дело, понимаешь, деликатное. Все уехали, а у нас ни еды, ни воды. Ну вот, значит, и это самое…

Будочница сполоснула руки в луже, пошла в сени. «Видал? — шепнул Суржиков Сергею, подмигивая и выставляя палец. — Хоть и кривая, а — на большой! Понятливая! Страхолюдные, они все такие, сердечные…»

Хозяйка вынесла из сенец два яблока антоновки и большую медную, позеленевшую от старости кружку:

— Воды еще наберу.

— Вода, конечно, не молочко, — сконфуженно покашляв, заметил Суржиков и демонстративно покосился на балку в сенцах, с которой свешивалась доенка, повязанная марлей, — да ведь гостей по нынешним временам — как ни крути — всех не угостишь… Верно?

Тонкий намек не возымел на хозяйку никакого действия. Молча отошла к корыту и занялась своим делом.

— А ты девка серьезная, — констатировал Суржиков, передавая кружку Сергею, — мечтали пригреться возле тебя по полночи каждый, но ведь не разрешишь…

— Не разрешу.

— Нам хоть на лавке, хоть прямо на полу. Верно, Серега? Мы люди не гордые…

— Уходи, краснобай. Тоже мне поночевщик… Семен мой прихромает, он тебе живо почешет за ухом.

— Ну, а хворосту на костер можно взять?

— Вон щиты у дороги. Все тащат.

Пока Сергей разжигал костер в хибарке, Суржиков кое-как заделал досками окна, не так стало сквозить, захлестывать дождем. Присел к костру. От шинели и ботинок его сразу повалил пар.

— А эта… раскошелилась, чтоб ей… И накормила, и напоила — от брюха…

— Может, в самом деле нечем.

— По роже видать.

Прогромыхал поезд, оставив после себя тучу черного, медленно тающего дыма. От будки донеслось: «Ванька, отвязывай телка, веди домой!» — И тут же частое, настойчивое: — «Цып-цып-цып!» Мимо хибары пробежало штук пять курочек весеннего выводка. У проема двери остановился петушок, вытаращил на Суржикова красную бусинку глаза. Угрюмый Суржиков неожиданно вскинул бровь, порылся в кармане, осторожно метнул на скользкий земляной пол горсть мокрых хлебных крошек. «Ступай поближе… Вот так, та-ак, топай лапками, топай, дурачок!..» Изловчившись, схватил пискнувшего петушка и, спрятав его под полу шинели, шагнул к порогу.