Побывав в Ленинграде, мы сразу стали взрослее, духовно богаче. Одно дело — читать в книгах о том, как брали Зимний, и другое — видеть арку бывшего Генерального штаба, из-под которой красногвардейцы начали атаку, самому пройти по Дворцовой площади, побывать в залах Зимнего, где было арестовано Временное правительство Керенского… Вернувшись в Саратов, мы долго вспоминали красоту Ленинграда, подробно рассказывали о городе русской славы товарищам по курсу.
Одним из любимых моих предметов в техникуме, как и раньше в школе, продолжала оставаться физика. Здесь её преподавал такой же замечательный учитель, как и Лев Михайлович Беспалов. Многие у нас с глубоким уважением относились к этому чуткому, высокообразованному человеку — Николаю Ивановичу Москвину. Физика — предмет увлекательный, но трудный. Не зная математики, разобраться в ней трудно. Свои лекции наш физик читал интересно, образно, увлекательно. Тем, кто не знал предмета, он беспощадно ставил двойки, а затем требовал их исправления. Николай Иванович не оставлял в покое нерадивого студента до тех пор, пока тот не усваивал того, чего не знал.
— Техник не может не знать физики, — говорил он нам, — земной шар вращается по законам физики.
Москвин организовал физический кружок, участники которого выступали с докладами. Были доклады о законах Ньютона, о механике, о достижениях в электричестве. Мне Николай Иванович поручил сделать сообщение по работе русского учёного Лебедева о световом давлении. Доклад кружковцам понравился. И тогда я взялся за другую тему — «К. Э. Циолковский и его учение о ракетных двигателях и межпланетных путешествиях». Для этого мне пришлось прочесть и сборник научно-фантастических произведений Константина Эдуардовича, и все книги, связанные с этим вопросом, имевшиеся в библиотеке.
Циолковский перевернул мне всю душу. Это было посильнее и Жюля Верна, и Герберта Уэллса, и других научных фантастов. Все сказанное учёным подтверждалось наукой и его собственными опытами. К. Э. Циолковский писал, что за эрой самолётов винтовых придёт эра самолётов реактивных. И они уже летали в нашем небе. К. Э. Циолковский писал о ракетах, и они уже бороздили стратосферу. Словом, все предвиденное гением К. Э. Циолковского сбывалось. Должна была свершиться и его мечта о полёте человека в космические просторы. Свой доклад я закончил словами Константина Эдуардовича: «Человечество не останется вечно на Земле, но, в погоне за светом и пространством, сначала робко проникнет за пределы атмосферы, а затем завоюет себе все околосолнечное пространство».
Прочёл и почувствовал, как сердце моё дрогнуло и забилось сильнее.
Все члены нашего кружка были поражены силой и глубиной мысли учёного. На эту фразу, похожую на формулу, обращал моё внимание ещё Лев Михайлович Беспалов в гжатской средней школе. Но тогда я не понимал её значения так, как понял теперь. И может быть, именно с этого дня у меня появилась новая болезнь, которой нет названия в медицине, — неудержимая тяга в космос. Чувство это было неясное, неосознанное, но оно уже жило во мне, тревожило, не давало покоя.
Занятия в техникуме шли своим чередом. Но стоило услышать гул пролетающего самолёта, встретить лётчика на улице, и как-то сразу на душе становилось теплее. Это была всё та же, ещё не осознанная тяга в воздух. Я знал, что в Саратове есть аэроклуб. Среди ребят о нём шла добрая слава. Но, чтобы поступить туда, надо было иметь среднее образование. Чувство, обуревавшее меня, волновало также и Виктора Порохню и Женю Стешина — тоже студентов нашего техникума. Как-то прибегает Виктор и возбуждённо кричит:
— Ребята, отличная новость! В аэроклуб принимают четверокурсников техникумов…
В тот же вечер втроём мы отправились в аэроклуб. Мы подали заявления, прошли все комиссии и начали заниматься. Сначала теория полёта, знакомство с устройством самолёта и авиационного двигателя. На первых порах нас даже разочаровали эти скучные занятия. Думалось, сразу попадём на аэродром, станем летать. А тут все те же классы, задачи у доски да учебники. Дорога на аэродром, к самолётам, оказалась куда длиннее, чем мы представляли себе.
