Агафья сразу поняла, зачем гостенёчки незваные пожаловали — сватать, ведь давно уж ей Пантелей проходу не дает, да Захар не хотел брать в снохи девушку из бедной семьи. Сваты все село прошли, а девки сибирские — поперешные родителям, в рев ударялись, грозились из дому сбежать, но замуж за Пантелея идти не соглашались. Да и кому нужен муж такой — маленький, кривоногий, пузатый, черный, точь-в-точь — майский жук, и усы-то у него под носом щеткой, ровно у жука. Одно достоинство — самый богатый наследник в селе, так ведь не с богатством девке жить, не с богатством в постель ложиться. Гулять же на стороне даже от нелюбимого мужа — грех, тут уж муж, хоть даже такой нелядащий, как Пантелей, до смерти забьет, и никто не вступится: блюди честь свою и мужа, коли замуж вышла.
Это вон Захар, красавец-парень, женился на своей Акулине из-за богатства, и пока не родился сын, все рядышком с ней ходил, а как родился, так и забыл о ней, благо было с кем в селе ночку провести. Но Захар — мужик, он с кем-либо переспал, встал, отряхнулся — и никакой ему беды.
Жена Захару не перечила: рука у него была тяжеленька, да и дела он вел хорошо — не транжирил наследство жены, а преумножал его. Потому и жил всласть. Одно расстраивало Захара: сын удался в материнскую породу. И это про него девчата пели на «полянках», сибирских посиделках — «У Пантюхи во все брюхо цепь раззолотилася, только ходит холостой — невеста не родилася!» Других детей у Захара от Акулины не было, видно, хватило её только на Пантюху.
Захар понимал, что никому его сын-урод не нужен, да ведь Пантелей того не понимает, заладил одно: «Жениться, тятька, хочу!» Впрочем, он прав: ни одна девушка с ним не согрешит по доброй воле, а Пантелей уже в годы вошел, ему женщина нужна, не к коровам же в хлев ходить, чтобы мужскую охотку сбить. Кроме того, Захару нужен был внук, его хотел Захар воспитать по своему подобию и сделать наследником: сыночек-то любил пображничать, а Захар, в юности — голь перекатная, к старости стал охоч до богатства и не хотел, чтобы его Пантелей растранжирил.
Катерина, узнав о цели прихода таких важных гостей, долго сидела, закрыв лицо руками: тяжко дочь отдать за урода немилого, да чувствовала близкий свой смертный час, потому хотела жизнь ее наладить. Наконец, сказала:
— Дочку неволить не буду, хоть и бесприданница, но пусть сама решает.
— Молода она — сама за себя решать, — усмехнулся Захар, однако согласился. — Ладно, веди её сюда, пусть сама ответ даст.
Катерина молча вышла из дома, нашла дочь в хлеву, где никогда и коровушка-то не стояла, молча рухнула перед Агафьей на колени.
— Ну что ты, мама, что ты?! — прошептала Агафья, разгадав желание матери без всяких слов. — Встань!
— Дочушка, кровинушка моя, — обратилась к ней Катерина, продолжая стоять на коленях. — Сватать тебя пришли, твоего слова ждут, окаянные. Силой я тебя за Пантелея не гоню, да ведь и мочи моей больше нет, родимая моя, болит нутро, боюсь — помру скоро, а как ты одна с малолетним братом будешь? Кому нужна бесприданница да еще и с дитем на руках? Одна дорога — по рукам пойти. Не хочу я тебе такой доли, а тут хоть подмога будет брата на ноги поставить… Авось, Бог будет к тебе милостив, Агафьюшка, а боле ничего тебе сказать не могу.
Агафья молча выслушала мать, рывком подняла ее на ноги, молча вышла из хлева. Мать семенила следом, осеняя крестом спину дочери. Девушка встала на пороге отчей избы, обвела строгим взглядом гостей.
Захар залебезил, встал, приветствуя ее:
— Здравствуй, девица-красавица, а мы вот…
Агафья пресекла его речь:
— Не надо, дядя Захар. Знаю, что сказать хотите. Согласна я.
Захар сначала недоверчиво посмотрел на нее, но в следующий миг восторженно махнул рукой, огладил ладонью роскошные усы:
— Ай, молодец-девушка! Любо-дорого ответила!
Но Агафья опять оборвала его:
— Упредить вас хочу: хоть я бедная, из-за того и за сына вашего иду, а себя обижать не дам!
— Что ты такое, девица-голубица, говоришь?! — опешил Захар. — Молодая, а уважения к старшим нет. Кто тебя обижать собирается? Пантелей мой весь слюнями изошел, на тебя глядючи, а ты — «обижать не дам»! Да пусть только попробует! — и глянул грозно на сына.
