— А Рэйчел знает, что ты там?
— Не уверен. Но я не могу там не быть.
— Почему? — снова помолчав, мягко произнесла она.
Он понимал, что она чувствует.
— Потому, что это может что-то дать, Джилл, — ответил Джек. — Когда девочки с ней разговаривают, это может вывести ее из комы. Когда я с ней разговариваю, возможно, это тоже поможет вывести ее из комы. Она — мать моих детей, Джилл, и я хочу, чтобы она выздоровела.
— Я понимаю, — вздохнула Джилл.
— Давай в четверг, — предложил Джек, зная, что причиняет ей боль, и желая это как-то исправить. — Как насчет четверга? Овощи до него доживут?
— Дело не в овощах.
— Я понимаю. — Дело в не сдержанных обещаниях. — Значит, в четверг я приезжаю к тебе на ленч. Даю слово.
* * *
Перед тем как направиться в контору, они заехали к Джеку домой. Велев Хоуп собрать почту в полиэтиленовый пакет, сам он принялся укладывать в большую спортивную сумку свою одежду. В доме было холодно и сыро. Солнце скрылось за облаками, поэтому двор все еще казался серым.
Уже уложив все в машину, Джек вернулся в спальню — ему пришла в голову одна мысль. Подойдя к гардеробу, он отодвинул в сторону лежавшие на верхней полке свитеры и вытащил две фотографии. На одной была изображена Рэйчел с девочками, на другой — одна Рэйчел, Положив их в сумку, он вновь присоединился к Хоуп.
На ленч они заехали в ближайшую кондитерскую. Заказ выполнили быстро и аккуратно, но никто не проронил ни слова, несмотря на то что Джек был здесь постоянным клиентом и его наверняка узнали.
Затем они отправились в контору, где провели три часа, в течение которых Джек спорил с подрядчиками, извинялся перед клиентами, ставил задачи перед сотрудниками и всячески избегал встречи с Дэвидом. Ему удалось все, кроме последнего, — Дэвид все же нашел его и принялся задавать вопросы насчет работы, планов и состояния Рэйчел, чем окончательно добил Джека.
Все это время Хоуп просидела, поджав под себя ноги, на кушетке в кабинете Джека — то читала книгу, то что-то рисовала, то следила за тем, как работает отец. Когда Дэвид величественно вышел оттуда, держа под мышкой последний вариант проекта курортного комплекса в Монтане, который Джек убедил его предъявить клиентам на встрече во вторник, в комнате наступила тишина, и Хоуп неожиданно спросила:
— Тебе нравится Дэвид?
— Конечно, — ответил Джек. — Мы с ним уже пятнадцать лет вместе. Мы выполнили с ним много важных работ. Он делает то, чего я не умею, и наоборот. Без него я не стал бы тем, кем я являюсь сейчас. Это наша фирма, мы создали ее сами. Мы ведь партнеры.
— Но тебе он нравится? — с минуту подумав, снова спросила Хоуп.
Джек об этом особенно не задумывался. Он привык восхищаться самоотверженностью Дэвида, его умением руководить. Правда, в последнее время он находил его рвение несколько излишним, но как можно против этого возражать, если фирма процветает?
— Мы хорошо с ним сработались. Он не дает мне слишком расслабиться.
— А маме он не нравится, — тихо сказала Хоуп.
— Неужели? — Вот это новость! Рэйчел ему никогда об этом не говорила. — А почему?
— Она говорит, что он слишком жесткий.
Жесткий — в смысле бесчувственный, беспощадный и безжалостный?
— Некоторые и меня самого таким считают.
— Мама никогда этого не говорила, — быстро сказала Хоуп.
— А что она обо мне говорила?
— Ну, — она дернула плечом, — иногда называла тебя упрямым, эгоистичным. Но она говорила, что брак создают двое и двое же его разрушают, так что она столько же виновата, что и ты.
Это уже любопытно. Из слов Саманты Джек заключил, что разговор всегда шел только о том, как он «бросил семью» — он плохой, а Рэйчел хорошая. Но не могла же Хоуп все это придумать!
Пододвинув к себе ее блокнот, Джек не смог скрыть своего удивления. Под пером Хоуп вновь оживала Джиневра, юной художнице скупыми штрихами удавалось передать всю ее уязвимость.
Джек быстро пролистал блокнот. Все та же хрупкая красота. Он знал, что Хоуп умеет рисовать, но никогда не придавал этому особого значения — в основном чтобы не обижать Саманту, которая, как оказалось, прекрасно осведомлена об отсутствии у нее художественных способностей.
