— Есть, — за всех отозвался Ренат и первым нырнул в жилой отсек.
Вот так и начинаются бунты на корабле. Семен яростно крутил педали тренажера. Я же ему чуть не врезал. При первом же настоящем кризисе — такая истерика! Правда, все мы готовились к опасностям внешним, никто не ждал подвоха от Земли. Но ведь он психолог! Хорошо, конечно, что не врезал: в невесомости драться — себе дороже. И на самом деле он, конечно, прав, темнит что-то Земля. Они уже знают о проблеме минимум двое суток, давно пора начинать суетиться…
В оранжерее что-то загремело — похоже, Михаил тоже сбрасывал адреналин, вымещая злость на невинных растениях.
Интересно, если он прав, что ж я так на него взъелся-то? Ведь просто руки чесались! По правде говоря, до сих пор чешутся врезать хоть по переборке, если нет под рукой врага. Того кого-то безликого, чьим невежеством, или равнодушием, или даже злой волей сорван полет. Миша ни при чем, меня душит отчаяние. Ему-то что — восходящее светило медицины, самый молодой доктор наук, красавица жена. Ему даже неудавшийся полет обеспечит рекламу и карьеру, а мне куда возвращаться? К разбитому корыту? Столько лет киснуть в дублерах, потом катать на МКС чертовых миллионеров, и ждать, ждать, и все время учиться — второе, третье высшее, впрок, на будущее, только ради надежды когда-нибудь дорваться до Марса и быть в состоянии заместить трех-четырех специалистов, потому что до полетов с большим экипажем точно не дожить… И ладно бы просто не дождаться — но вот так, пролететь полпути и самому повернуть назад? В глазах темнеет!
Нет, это не отчаяние — меня душит ярость. Грязные игры способны осквернить любую, самую светлую мечту. С Борисыча станется пожертвовать ради Марса чем угодно и кем угодно, включая себя, — но он уверен, что мы на это не способны? Этим подлым молчанием Земля не оставляет мне выбора. Сказали бы честно, мол, так вышло, ребята, если летите на Марс, шансов вернуться нет, решайте сами — и мы бы решали… Но загнать нас туда обманом? Нет, черт возьми! Одно самоуважение заставит повернуть самому.
И потом до конца жизни тихо сидеть на даче, внуков няньчить. А можно подумать, если бы мне дали выбирать, я бы решил иначе…
Тренажер еще раз жалобно пискнул.
— Командир, — тихо сказал за спиной Михаил, — это уже тройная норма. Не стоит.
Семен нажал кнопку торможения и обернулся. Миша прятал глаза. Семен вздохнул.
— Ладно. Извини.
Михаил поднял голову.
— Это ты меня извини. Я… Не знаю, как сорвался. Всем обидно.
— Да, — просто согласился командир и протянул ему руку.
Рукопожатие в невесомости посреди бесконечной пустоты — чем не точка опоры?
* * *
Ничего не могут взять на себя!
Он не сдержался и легонько стукнул кулаком по идеальной поверхности антикварного стола.
Конечно — доложил, и совесть чиста. Стоит вон, ест глазами, ждет гениальных распоряжений. А я им что, старик Хоттабыч? Что я теперь-то сделаю? Упустили какого-то щенка, информацию уже не остановить. Только и остается делать хорошую мину. И ведь даже не отодрать за то, что упустили!
— Я уже знаю об этом. И мне очень интересно, почему я узнаю о таких проблемах из средств массовой информации, генерал?
— В ЦУПе рассчитывали оптимальную траекторию поворота. Сотрудник, выступивший на радиостанции, был не в курсе и неправильно интерпретировал задержку. Лучшее время для маневра наступит только недели через три, поэтому… В общем…, — генерал, багровея, безнадежно путался в оправданиях.
Президент профессионально держал паузу, позволяя тонущему — тонуть. Не знаешь, что хуже — слишком инициативные идиоты или такие вот, докладчики. Не следовало вообще ввязываться в эту авантюру с Марсом, тем более перед выборами. Но, черт побери, так все было привлекательно и убедительно. Американцы в самом деле сразу урезали свой космический бюджет, практически, отказались от гонки. А теперь, похоже, приз все равно достанется им. Второй попытки нам не потянуть. А уж для оппозиции какой лакомый кусочек! Сейчас зайдутся в хоровом лае насчет преступного разбазаривания, в то время, как тысячи обездоленных сограждан…
Как говорил Черчилль, это хуже, чем преступление — это была ошибка. И она может стоить мне второго срока.
