Дорога к дому - страница 92

Она остановилась в дверном проеме; его отец подошел к ней и крепко взял ее за руку. Танде наблюдал, как они двигались к нему, щеки Амбер пылали от удовольствия и смущения — она никогда не любила находиться в центре внимания, он знал об этом. Она медленно шла, опустив вниз глаза, полагаясь лишь на руку Ибрагима. Он смотрел не на наряд, что Мандиа и Лассана так долго готовили для нее; не на тонкий, почти невесомый платок у нее на голове, не на то, как бубу порхал вокруг ее ног; он смотрел ей в глаза. Когда они приблизились, Ибрагим передал ему ее руку так же, как он передавал своих дочерей их мужьям, но тогда Танде наблюдал это со стороны; он наблюдал эту церемонию много раз на свадьбах дюжины друзей… девушку передавали из рук родителей в надежные руки мужа. Это должен был делать Макс; он чувствовал это и знал, что Амбер тоже думала об этом. В Коране было прописано четко и ясно условие: «Мужчина не должен жениться, пока не имеет средств для содержания семьи». Танде не был религиозен, по крайней мере, придерживался религии, но не строго. Однако церемония, проводимая В отцовском доме, в который его отец привел свою жену почти сорок лет назад, имела для него особый смысл. «Средства для содержания семьи». Между ним и Амбер слова, что имеют огромное значение в Книге Пророков, были не самыми важными. Это не станет строгим договором, в который они вступят раз и навсегда. Амбер могла — и всегда сумеет — содержать себя сама. Но жизнь, в которую он поведет ее… сможет ли она ею жить? До сих пор он никогда не просил у нее ничего, что она не могла бы дать ему — дом, язык, религию, культуру… она охотно принимала все, что предлагал ей он. Когда Амбер взяла его за руку и повернулась к нему, улыбаясь — той солнечной широкой улыбкой, которая была ему так хорошо знакома — этот вопрос, который определенно точно она бы смогла прочитать в его глазах, исчез.

— Ты готов? — прошептала она, когда они повернулись к родителям и уже ждавшему их имаму. Это и было ответом на волновавший его вопрос.

Паола раздраженно молча смотрела, как одна из нанятых ею горничных — она даже не могла вспомнить ее имя: Эстель, Эстела, Эстрелла… что-то в этом роде — заканчивала переливать воду из одного ведра в другое и медленно выходила из комнаты. Она нервно погасила сигарету и пыталась сдержать себя, чтобы не позвать девчонку обратно в комнату и не накричать на нее — но за что? За то, что она бесстыдно виляла бедрами, прохаживаясь по дому? За то, что жевала жвачку во время разговора с Паолой? За то, что она была такой молодой и красивой, черт возьми, когда красота Паолы, казалось, исчезала на глазах? «Все это из-за погоды», — бормотала она про себя, прислушиваясь к звуку открывающихся дверей в столовой, а затем на кухне… и, наконец, задней входной двери… и, Боже, неужели она не может делать свои дела, не хлопая дверями? В Намибии чертовски сухо. Когда она просыпалась по утрам в своей огромной постели, в огромном доме, который построил для нее Отто в элитном пригороде Клайн в Виндхуке — самом скучном провинциальном уголке земного шара, как ей казалось, — ее лицо, глаза, губы… Господи, да даже зубы трескались от жары. Она мазала толстым слоем лосьона все лицо и тело каждый божий день, взволнованно глядя на себя в зеркало, на ее гладкой светлой коже линии и складочки становились глубже и заметнее. Она боялась улыбаться, хотя улыбаться было совершенно нечему, думала она про себя. Она застряла в этой трясине, вот уже три года Отто гоняется за более выгодными землями, мечтая построить еще более выдающийся и роскошный гостиничный комплекс, единственный на всю Южную Африку. Паола знала, что он мог построить все, что угодно и где угодно, но ей нужно было лишь одно. «Прошу тебя, выпусти меня отсюда!» Это был крик ее души. И единственной просьбой, которой Отто постоянно пренебрегал.

Он приобрел участок земли на вершине холма, с которого был виден весь город — если это можно было так назвать, процедила Паола сквозь сжатые зубы, — и принялся строить большой особняк с бесчисленным количеством комнат и коридоров, которые, похоже, вели в никуда; комнаты были напичканы дорогой импортной никому не нужной мебелью. В конце концов, после двух лет такой жизни Паола стала осознавать цену ее брака. Развлекать партнеров Отто было ее работой; в ее обязанности входило хорошо выглядеть, всегда, при любых обстоятельствах. Люди всех возрастов и разного достатка то и дело заходили в дом на Лернер-стрит в любое время дня и ночи. В немецкой коммуне бывших немецких колонистов были те, которые упустили свой шанс осуществить богатое и процветающее будущее из-за того, что голосовали вместе с бывшим предводителем колоний за независимость. В Отто, который теперь был близким другом дюжины государственных министров, они видели новую возможность — если не политического, то уж финансового точно — улучшения. Паола была сыта по горло этими людьми. Они вываливались из своих огромных «мерседесов», выставляя на всеобщее обозрение крупные красные колени поверх толстых голеней в носках цвета хаки, несмотря на то, какая на улице погода. Где, по их мнению, они находились? В каком веке? Их огромные животы, обтянутые серовато-коричневыми шортами, и густые бороды показывали, кем они на самом деле были — простыми крестьянскими фермерами, пришедшими едва ли не из Средних веков. Чем дольше она находилась в этом доме, тем больше росло ее к ним отвращение. А их жены! Ни единой стильной прически или вещи. Паола чувствовала себя не в своей тарелке, европейкой, выделяющейся среди потрепанных разросшихся кустарников, отчаявшейся найти успокоение в африканской земле. Она ненавидела их. Они ненавидели ее.