— Амбер сказала, что ты можешь говорить по-русски, — уточняла у Танде Мадлен на следующий день, пока Амбер и Бекки плавали в бассейне. Мадлен боялась сгореть. Они с Танде сидели в пальмовых креслах на заднем дворике, потягивали лимонад и наблюдали, как Бекки и Амбер розовели на солнце.
— Да, я учился в Московском Государственном университете. Недолго. И уже не так свободно говорю.
Мадлен удивленно посмотрела на него.
— Я тоже его учила — в школе. Но очень давно.
— Хочешь еще лимонада? — спросил он по-русски.
Мадлен рассмеялась.
— Да, спасибо.
— Итак… ты все еще помнишь. — Он встал, чтобы наполнить ее стакан.
— Что ты изучал?
— Экономику. Первую степень я получил во Франции. В те времена, пятнадцать лет назад, в Мали был социалистический строй. Нескольких из нас послали за границу учиться с выплатой стипендии.
— Тебе там понравилось? В России?
Танде пожал плечами.
— Погода была ужасная. И язык трудный. Мне понадобился год, чтобы сдать экзамен по специальности, прежде чем я смог поступить в университет. В общем-то, было неплохо. Я видел намного больше, чем жизнь обыкновенного студента. В языковом институте были разные люди. — Он сделал глоток лимонада. — А ты? Амбер говорила, твои родители венгры.
— Да, они приехали в Британию, когда мне было одиннадцать.
— Так ты сама справлялась с английским?
— Да, думаю, в этом возрасте это как-то все легче приходит. В школе было сложнее. Мы были такими бедными — это значило больше, чем незнание английского.
Танде кивнул.
— Быть иностранцем непросто. Дети порой такие жестокие.
— Каково это, находиться в России? Будучи… чернокожим?
— Так же, как и везде за пределами Африки, думаю. Хотя в России все было немного по-другому. Единственными африканцами там были студенты в большинстве своем. Основное население русских, с которыми мне приходилось общаться, никогда раньше не видели темнокожих, поэтому они были слишком неосведомленными, чтобы прибегать к расизму, если ты понимаешь, о чем я.
— Нет… думаю, все было как раз наоборот. Расизм — следствие неосведомленности во всех сферах. Не так ли?
— Нет, не совсем так. Ты знаешь что-то — или думаешь, что знаешь что-то — о том или ином человеке. Понимаешь… будто чернокожие делают так, выглядят так-то… обыкновенные стереотипы. А когда встречаются люди без личного мнения, без какого-либо опыта, в них просыпается любопытство, а не вражда. Как бы там ни было, некоторых знаний не всегда хватает.
— Должно быть, необычно путешествовать по разным мирам, переезжать с места на место.
— Нет, совсем не странно. Знаешь, когда мы были маленькими, мой отец учился во Франции, в Бордо. Мы жили там четыре года, но каждое лето ездили в Бамако к моим дедушке и бабушке. Мне было лет пять, когда мы уехали, и одна вещь запомнилась мне очень отчетливо — так, что это воспоминание осталось со мной надолго, — это то, как люди смотрели на меня. Во Франции все как-то обособленно держатся друг от друга — вокруг всегда было огромное пространство. Хотя дома все всегда обнимают друг друга при встрече; каждый день люди сотню раз касаются друг друга. Ты всегда в контакте с чьим бы то ни было телом. Во Франции все совсем наоборот. Я как-то раз коснулся кого-то… ребенка, кажется, на игровой площадке. Совсем легонько, до руки. Так его мать оттолкнула меня, схватила сына и бросилась бежать. Наверное, она испугалась, что он может подцепить что-нибудь от меня. Я хорошо это помню.
— Ох. Звучит неприятно. Но Бамако… звучит потрясающе… Африка. Я никогда там не была.
— Нет. Ничего удивительного. Как и везде. — Он улыбнулся. — Но я понимаю, что ты имеешь в виду. Амбер там нравится, по-моему. Она справится. И вы обязательно приедете на свадьбу — вот тогда и увидишь все своими глазами.
— Уже не могу дождаться.
— Я тоже. Год выдался чертовски тяжелый.
— Но ведь все налаживается? На проекте и на работе? — поинтересовалась Мадлен. Она вдруг поняла, что почти ничего не знает о том, чем он занимается.
— Ну… дела не стоят на месте. Просто нужно какое-то время. В Африке никогда ничего не делается за одну ночь. Или за четыре года, раз уж на то пошло. — Он рассмеялся и осушил свой стакан. — Мы справляемся. А это самое главное. Когда проект с солью закончится, тогда, может быть, у меня будет время подумать о том, что делать дальше. А у тебя как?
