— И все-таки, я ощущаю в себе такую пустоту, — прошептал Дориан Уистану, — я ведь и вправду знал ее. Однако Уистан ему не ответил, поскольку и не принадлежал, в сущности говоря, к данному контексту, неизменно оставаясь собакой Бинки Нарборо.
— Ей полагалось умереть… потому что она звалась Ди, — повторил Генри Уоттон, — и знаешь, твой пес это плохо продуманный штрих, — никто не поверил бы, что у тебя может быть собака; ты не из тех, кто нуждается в верности. Ну а что до «Организации Грея», честно, Дориан, твои фантазии насчет деловой хватки, они… право же… попросту смешны.
— Ты… ты выглядишь совсем по-другому, Генри, — произнес Дориан, изумленно вглядываясь в него.
— Правда? Да, ну что же, чему нужда не научит. — В новом своем воплощении Генри Уоттон роста имел примерно пять футов восемь дюймов. Он был в светло-синих джинсах, подвернутых поверх шнурованных сапог «Док Мартен» и ярко-красной харрингтоновской куртке. Совершенно лысый, если не считать полоски рыжего утесника, тянувшейся по загривку его пухлолицей башки.
— Пройдись со мной, — предложил он Дориану, протягивая руку, и оба неторопливо двинулись по парку.
Прошли Широкую аллею, повернули налево, в Цветочную, между формальным парком и зарослями. Теперь, когда они сравнялись ростом, идти с Генри под руку было удобно. На что это похоже, быть мертвым? — спросил Дориан, однако Генри лишь улыбнулся и приложил толстый палец к пухлым губам.
Западную каретную дорожку они просто пересекли и шли теперь по ближней к Серпантину[88] стороне Роттен-Роу[89]. Полагаю, — сказал Генри, крепко беря Дориана за загривок, — о приятной верховой езде в таких обстоятельствах нечего и помышлять.
— Нет-нет, — вот и все, что Дориан смог проблеять в ответ. Идти по сырому песку аллеи было трудно, и если Дориан падал, оступившись или поскользнувшись на горке конского дерьма, Генри помогал ему подняться — заботливой затрещиной по затылку или пинком сапога по ребрам, каковые Дориан находил и болезненными, и пугающими.
Подвигаясь вдоль озера, они направлялись к асимметричной громаде ресторана «Делл». Ни души вокруг — весь парк был в их распоряжении. Мне надо отлить, — сказал Генри, — тут неподалеку есть уборная.
— Она, наверное, заперта, нет? — вцепился в соломинку Дориан.
— И что же с того? — ответил Генри, с резким щелчком выбрасывая лезвие пружинного ножа. Генри взломал с его помощью замок на двери общественного сортира и заволок Дориана вовнутрь.
Стоя, с крепко придавленной к стене щекой, в заполненной мочой сточной канавке, Дориан сообразил, наконец, что Генри в его возвратном преображении стал Рыжиком, что весь их поход от Кенсингтонского дворца был не дружеской прогулкой, а, скорее, насильственным похищением. Впрочем, к этому времени он смирился также и с мыслью о том, что красивый новый галстук, которым Рыжик только что одарил его, черканув ножом, вещица теплая, липкая, влажная — но, увы, вряд ли способная надолго остаться модной.
