Петька замер, а Игорь продолжал говорить вслух:
— Они здесь, привыкли. Никого не боятся.
Бурундучишка метнулся и исчез, а за разорванным кулем Петька увидел еще трех.
— Тот тоже вернется, — сказал Игорь, заметив, что Петька огорчился, — Спрячет добычу и прибежит. За новой порцией. Зима-то ведь длинная...
Бурундучишка действительно снова возник, вытянулся столбиком и, как трембиту, поднял в лапках длинную макаронину: хрум-хрум-хрум-хрум.
«Да ведь студенты свои продуктовые остатки нарочно рассыпали», — догадался Петька.
На солнечном Пурикане по-прежнему царило благодушие.
Поборов неловкость, Петька подошел к мужчинам, читавшим книгу. Они потеснились, приняли его в свой круг, и он, послушав немного, тоже стал хохотать вместе с ними и, когда кончился веселый рассказ, тоже просил, как все:
— Иван Петрович, еще! Почитайте...
Однако в станционном вагончике, требовательный, нетерпеливый, заверещал звонок. Иван Петрович скинул очки, сунул книгу парню в распахнутой штормовке и сапогах-броднях:
— Читай, Слава. Я сейчас.
И уже кричал в оглохшую трубку:
— Дежурный по станции Лукьянов слушает. Понял вас. Принимаю.
Только тут все заметили, что парень в броднях стоит с удочкой, что холщовая сумка у него слегка обвисла от мокрой живой тяжести, а сам он, загорелый, светловолосый, улыбается виновато, стеснительно. Повскакали с рельсов, полезли в сумку.
— Принес? Покажи...
— Да так... Мало. Не клюет, — отбивался Слава и все-таки открывал сумку, выкладывал на ладони пару сытых уснувших хариусов.
— Не клюет, — повторил он, оправдываясь. — Уходит в глубокие места. Осень...
— А Ковалев? — спросил с порога отговоривший свое по телефону Иван Петрович.
— Ковалев дальше ушел, Он принесет. Он всегда приносит, — заговорил Слава, и все согласились: видно, Ковалев этот и впрямь был на Пурикане самым удачливым рыбаком.
Дежурный по станции снова устроился на прежнем месте, снова взял книгу. «Виктор Драгунский. Рассказы», — успел прочесть Петька.
— «Волшебная сила искусства», — с удовольствием оповестил слушателей Иван Петрович, надел очки, и доброе лицо его в предвкушении новой веселой истории стало лукавым.
Глава X
Суп-харчо на станции Пурикан
— Ну как? — спросил машинист тепловоза Борис Васильевич Фролов.
Петька блаженно зажмурил глаза и выразительно поднял вверх большой палец, Сказать он не мог: рот был занят.
— То-то... — согласился машинист и попросил помощника: — Саша, налей-ка ему еще.
При этом он внимательно, неотрывно смотрел в окно и вел тепловоз, тянувший платформу с мостовым пролетом, медленно, аккуратно, следом за тем самым поворотно-консольным поездом-краном, с которым Петька уже встречался. Они как раз огибали сопку, и был хорошо виден не только поворотно-консольный, но и человек, шедший впереди него прямо по полотну. Было похоже издали, что человек этот, едва заметный по сравнению с поездом, держит в руке невидимую веревочку-поводок и как игрушку тянет на ней гигантский состав. Решетка была только что положена, едва подсыпана балластом — последние сотни метров пути.
— Кофе пей, — заметив, что Петька прикончил суп, повелел Борис Васильевич. — Сам наливай. Кружки в ящике стола, ложки — там же.
Петька обдал тарелку кипятком, вымыл ее, свесившись в открытое окно, выплеснул воду. Не удержался, спросил:
— Кто вам такой суп харчо варит?
— Сами. Когда Борис Васильевич, когда я, — откровенно довольный похвалой, отозвался грузный, крупный и притом удивительно легкий в движениях помощник машиниста Александр Федотович Зиновьев. — Вот здесь и готовим. — Он показал на маленький угловой столик, за которым обедал Петька и на котором стояли электрическая плитка, белая эмалированная кастрюля.
— На Пурикане тоже сегодня суп харчо, — сказал еще Петька, вспомнив, как оставляли его обедать и как уютно, по-домашнему, пестрела клеенка на грубом самодельном столе, как раздражающе-аппетитно пахло в сколоченной на скорую руку времянке, служившей на Пурикане и столовой, и кухней, и клубом одновременно.
— Фирменное блюдо локомотивников, — улыбнулся машинист. — Кто там у них сегодня готовил? Москаленко?
Если опытный машинист локомотива Георгий Никитович Ковалев был лучшим на Пурикане рыбаком, то Петр Тихонович Москаленко — тоже великолепный машинист — был непревзойденным поваром. Готовил он искусно, талантливо, колдовал над большой белой кастрюлей получше любой хозяйки и, когда спрашивали у него, откуда такое умение, охотно объяснял: «Жена научила». И добавлял неизменно: «Она у меня красивая».
