Директор не устоял перед его настойчивой просьбой. Для Сережки устроили что-то вроде творческого экзамена и приняли условно. Сергей два раза сходил на занятия — его подменил в цехе слесарь из другой смену, — а больше в училище и не показался.
С большим трудом Дубову удалось уговорить его начать учиться со следующего года. Парню было очень трудно и работать в цехе, и три раза в неделю — с пяти до десяти вечера — заниматься в училище. Но Сережка делал успехи. Директор Дворца культуры усиленно приглашал его работать художником, уверяя, что занят он будет в три раза меньше, чем на заводе. Однако Сергей не соглашался уйти из цеха.
В общем, он радовал Дубова. И только однажды огорчил. Нет, «огорчил» — не то слово...
Дубов второй месяц работал директором завода. Он сутками пропадал в цехах, и кабинет его постоянно был закрыт. Только сегодня в двери с наружной стороны торчал ключ. Дубов против обыкновения сидел в кабинете. Окна были раскрыты настежь. Теплый ветер трепал легкие белые занавески, пахло свежей травой и цветущими липами.
Директор завода разговаривал с Москвой.
В кабинет вошла рассыльная Феня, постояла у стола. Дубов сдвинул брови, жестом выпроводил ее за дверь.
Он разговаривал долго, нервничал, кричал, что из-за нехватки специальных сортов резины попадает под угрозу особый заказ.
Он забыл о Фене. И только когда получил заверение, что резина будет завтра же доставлена самолетом из Средней Азии, когда поблагодарил, повесил трубку и вышел в приемную, — заметил ее.
Феня сидела в кресле, склонив голову к самым коленям и уткнувшись лицом в ладони. Плечи ее часто вздрагивали.
— Что еще? — изумился Дубов. — Феня, что с вами?
Она молчала.
Дубов сел рядом.
— Что случилось?
Феня в ответ всхлипнула и подняла на него заплаканные глаза.
— Николай Трофимыч, несчастье у меня!
— Боже мой! — развел руками директор. — Такая молодая, цветущая девушка не может быть несчастной...
— Еще шутите, — горько вздохнула Феня и опять разрыдалась.
Дубов знал, что мать и сестра у нее здоровы, живут вместе с Феней, и потому ничего трагического не предполагал.
Ему не хотелось с ней разговаривать. Он не симпатизировал ей.
Когда-то Феня работала в его цехе буфетчицей. За какие-то коммерческие махинации ее уволили, и после этого она долго не показывалась на заводе. Потом пришла с повинной к начальнику ОРСа, просила, чтобы взял работать хотя бы уборщицей в столовую. Но в столовую он ее не взял, а устроил в цех. Из цеха она каким-то образом перебралась в заводоуправление рассыльной при директоре.
Пересилив себя, Дубов подал Фене стакан воды.
— Успокойтесь. Объясните, в чем дело?
— Любовь у меня... несчастная, — проговорила наконец Феня и залпом выпила воду. — Взять бы да умереть лучше...
Дубов вернулся в кабинет, Феня вошла за ним следом.
Как мог мягче, он сказал ей:
— Любовь — всегда счастье, если это на самом деле любовь.
— Ну, да! — в отчаянии выкрикнула Феня. — Счастье!.. Он эту мою любовь ногами топчет. А ведь, может быть... может... ребенок появится...
Она снова спрятала лицо в ладони и заплакала так громко, что Дубов невольно оглянулся на дверь.
Он встал, походил взад-вперед по кабинету, потом остановился перед Феней и строго спросил:
— Почему ко мне с этим своим делом пришла?
— Потому что он только вас послушаться может.
— Кто он?
Феня выпрямилась и вызывающе бросила:
— Сергей Грохотов, вот кто!
Он прибежал, запыхавшись.
— Что, Николай Трофимыч? — и, выравнивая дыхание, пояснил: — На соревнование парашютистов едем.
— Садись. — Дубов закурил и впервые не протянул коробку Сергею. Снял телефонную трубку.
— Феня, спуститесь вниз, скажите ребятам — пусть едут одни, Грохотов занят.
Сергей метнул на Дубова быстрый взгляд и все понял.
— Это к лучшему...
Дубов зло швырнул трубку.
— К лучшему, что вы знаете, — с трудом закончил Сергей.
Избегая взгляда Дубова, он медленно прошел к столу.
— Выкладывай! — рявкнул Дубов. — Все как есть. Начисто...
Он вдруг ссутулился, низко опустил голову, сжал в кулаки лежащие на столе руки. В глазах загорелись колючие, враждебные огоньки.
— Я не виноват, Николай Трофимыч! — чуть слышно произнес Сергей.
