Она положила курточку на мою кровать и сказала:
— Надевай уж... Только замки не испорти.
Мне, наверное, надо было отказаться, но я не могла. Очень хотелось в этот вечер быть наряднее, выглядеть лучше, чем всегда. Я сказала Зоське «спасибо» и взяла курточку.
Пока сидели в кино, я все думала, куда мы пойдем после сеанса: по домам или еще по городу погуляем. И о чем Гриша будет со мной разговаривать... Изредка я незаметно, краешком глаза смотрела на его лицо, и в темноте оно казалось мне таким же мужественным, как у героя фильма. Мне очень хотелось Гришу о чем-нибудь спросить. Хоть о чем, лишь бы спросить и услышать, что он ответит. Но спросить было не о чем...
После кино мы действительно пошли погулять. Было еще тепло. Ярко горели уличные фонари, светились рекламы и вывески. Только что прошел дождь, и все эти многоцветные огни отражались во влажном асфальте. Осенний город выглядел праздничным. И настроение у меня было веселое, хорошее. Совсем праздничное.
Гриша рассказывал о каком-то своем товарище Викторе. Говорил, что это прекрасный человек, и обещал меня с ним познакомить. Мне было совсем не до Виктора и не хотелось ни с кем больше знакомиться. Но я слушала внимательно и охотно признавала все достоинства Гришиного товарища.
Пережидая поток машин, мы остановились на углу. Поставив прямо на панель плетеные корзины, женщины продавали цветы. К ним подходили прохожие, спрашивали цену и отходили. Покупали цветы немногие.
Я нарочно отвернулась от цветочниц, чтобы Гриша не подумал... чтобы ему не пришло в голову купить букет. И вдруг среди чужих голосов я отчетливо услышала голос Валентины:
— Сколько стоит?
Я обернулась и увидела ее. Совсем рядом. Она была одна и стояла спиной ко мне: Цветочница рылась в корзине, доставая букет, а Валентина отсчитывала деньги. Я случайно заглянула через ее плечо и остолбенела. Валентина платила за цветы теми деньгами, что взяла у меня: металлический рубль, три двадцатчика и...
— Остальные у меня копейками, извините, — сказала она чуть слышно и высыпала женщине на ладонь медяки, которые я собрала днем из всех наших карманов.
Поток машин кончился. Гриша тянул меня за руку и продолжал весело о чем-то болтать. Но мне он вдруг стал чужим и далеким. Я не хотела больше идти с ним. Не могла...
Женщина пересчитывала мелочь, а Валентина стояла возле нее с опущенной головой.
Я не вытерпела и обняла подругу за плечи. Она вздрогнула, обернулась...
Цветочница подала букет, Валентина взяла его машинально, не глядя. Я заметила, что она закусила губу, и даже тогда, при вечернем освещении, было видно, как побледнело ее лицо.
Мы оставили Гришу одного. Молча перешли улицу, оказались на бульваре. Сели на скамейку под тревожно шуршащими кленами. Рядом весело бил подсвеченный снизу фонтан, вода его казалась то зеленой, то розовой, то сказочно голубой. Гуляли пары. Откуда-то доносилась музыка. Город все еще выглядел праздничным...
Валентина сидела прямая, неподвижная и невидящим взглядом смотрела на причудливую игру света и водяных брызг. На коленях у нее лежал букет белых астр. Было что-то отчаянно гордое во всей ее фигуре: в строгом повороте головы, напряженном изгибе рук... Прохожие невольно обращали на нее внимание и, пройдя, оборачивались.
И вдруг словно сломилось у нее что-то внутри. Безвольно упали руки, ссутулились плечи, соскользнули с колен и рассыпались по влажной земле белые астры. Валентина припала к моему плечу и горько, навзрыд заплакала.
Я гладила ее мягкие волосы, а сама с трудом сдерживала слезы. И если бы не сдержалась, было неудивительно. Плакала Валентина! Мы никогда раньше не видели в ее глазах слез.
Она медленно выпрямилась, подняла на меня свои серые добрые глаза, до самого дна полные тоски и горя. Посмотрела грустно и пристально. Я не выдержала ее взгляда.
— Что с тобой?..
Не отвечая, Валентина открыла сумочку, вынула аккуратно сложенный листок бумаги и подала мне. Это была та самая телеграмма.
На узких бумажных ленточках выстроились друг за другом аккуратно напечатанные слова:
«Приехать не могу прости меня прощай будь счастлива».
