Предполагая, что Никополь в руках большевиков, мы, из-за предосторожности, не доезжая станции, как только поезд замедлил движение, начали на ходу выпрыгивать из вагона, напутствуемые соболезнованием, сочувствием и оханьем наших радушных хозяев.
Было около десяти часов вечера, когда мы, стоя у полотна железной дороги, в полуверсте от станции, с тоскою молча наблюдали, как медленно удалялся наш поезд, пока его не скрыла ночная мгла. Сделалось жутко и мучительно грустно. Резкий, порывистый, холодный ветер, взметавший сухую пыль и пронизывавший насквозь, еще более усиливал тоскливость настроения. Мои спутники приуныли и, видимо, пали духом. Отчаяние одолевало нами. Перед нами, казалось, было два выхода: незаметно пробраться на станцию и там ожидать прихода поезда или эшелона, и с ними ехать дальше, или же – отправиться в город, переночевать там, а затем пешком или на подводе обойдя Александровск, выйти на железную дорогу. Поездка в Александровск нас никак не привлекала. Ходили слухи, что там хозяйничает военно-революционный комитет, едущие подвергаются тщательному осмотру, а подозрительные арестовываются. Обычно обыскиваемых раздевают догола, мужчин и женщин. Золото, деньги и особенно николаевские кредитки конфискуются. Платье, обувь, даже туалетные принадлежности отбираются по произволу, смотря, что понравится. Красногвардейцы тут же откровенно примеряют шубы, обувь, шапки, что не подходит – отдают, что приходится впору – забирают. В общем, несчастных пассажиров обирают с откровенным цинизмом и совершенно безнаказанно. О протесте нельзя и думать, а для ареста достаточно малейшего подозрения. В силу этих соображений первое предположение отпадало. Второе решение – остановка в городе, в известной мере также было сопряжено с опасностью, при условии, что Никополь в руках красных. В конце концов, мы остановились на том, чтобы ночь провести на станции и за это время разузнать о местонахождении ближайшего парома, выяснить название деревень в восточном направлении и рано утром, на рассвете, отправиться в путь пешком. С целью избежать возможных сюрпризов на разведку станции пошли С. Щеглов и прапорщик, как самые молодые. Остальные, усевшись у дороги и кутаясь от холода, с нетерпением ожидали их возвращения. Время тянулось ужасно долго. Уже в душу закрадывалось сомнение, а воображение рисовало мрачные картины, как вдруг шум приближающихся шагов вывел нас из этого состояния, заставив насторожиться. Оказались наши. Они обошли станцию, проникли внутрь, публики ни души, здание не отапливается и не освещается за исключением телеграфной комнаты. Переговорили со сторожем-стариком, но он на вопрос – когда будет поезд, махнул только рукой, сказав: «Когда будет, тогда будет». На замечание – отчего же нет публики, старик сердито ответил: «А кто же тут в холоде ждать будет, все идут в харчевню и там сидят, а не здесь».
Однако главное: кто же в городе – большевики или нет, осталось невыясненным.
Обсудив положение, пришли к выводу, что ночевкой на станции мы можем лишь обратить на себя внимание и вызвать подозрение. Идти в харчевню тоже казалось опасным. Следовательно, приходилось ночь провести в городе, заночевав на постоялом дворе или гостинице. В последнем случае я, если бы оказалось нужным, мог предъявить свой документ «уполномоченного по покупке керосина», а остальные сошли бы за солдат, командированных со мною для сопровождения грузов. Порешив на этом, двинулись в город, ориентируясь на его тусклые, малозаметные огни.
После получасовой ходьбы достигли города. Дальше пошли медленно, с остановками. Прохожие встречались редко и боязливо нас сторонились. Город был погружен в полумрак, видимо, все спало, и тишина ничем не нарушалась. Начали искать пристанище. Всюду, куда мы ни стучали, боязливо с рассчитанной предосторожностью полуоткрывалось окно или дверь, высовывалось заспанное лицо с всклокоченными волосами, внимательно осматривало нас, а затем следовал ответ: «Комнат нет, все занято!» и без дальнейших объяснений отверстие опять плотно запиралось. Мы начинали отчаиваться при мысли, что всю ночь нам предстоит блуждать по незнакомому городу в поисках приюта. Неужели же все так переполнено, что нигде нет ни одной комнаты, думали мы. Невольно явилась мысль, что, быть может, своим внешним видом мы пугаем сторожей, и они, боясь пускать в гостиницу ночью такую компанию, отказывают нам. Решили тогда испробовать новое средство. Сбросив свой плащ, я в буржуйском виде, оставив остальных в стороне, подошел к весьма солидному зданию с надписью «Гостиница-пансион», куда раньше мы не решились стучаться. К моей великой радости, ответ был удовлетворительный.
