Этот бунт, думал я, не что иное, как результат систематической большевистской обработки казаков в пути. Разве могли они сохраниться и не поддаться той же заразе, какой уже заболел весь русский народ.
Ленин отлично учитывал, что открытой силой им не справиться сейчас с казаками и потому все усилия были направлены на моральное разложение казачества. Распрощавшись, я поплелся к себе в теплушку, провожаемый злобными взглядами встреченных мною казаков, а подчас и недвусмысленными выкриками по моему адресу.
Мои спутники уже были в курсе происшедшего, а С. Щеглов, кроме того, сообщил и некоторые интересные данные. Толкаясь среди казаков и подружившись со многими из них, он оказался хорошо осведомленным о причинах вызвавших отказ идти походом. Он утверждал, что на казаков крайне удручающе подействовало известие о неудачной попытке три дня тому назад предшествующего казачьего эшелона силой пробиться через город Александровск. К казакам присоединился и неказачий эшелон, состоявший наполовину из офицеров. Приспособив один из эшелонов в импровизированный бронированный поезд и вооружив пулеметами, они двинули поезда один за другим. Встреченный около моста на Днепре сильной артиллерийской стрельбой, первый поезд неожиданно остановился, на него налетел второй. Под сильным огнем большевистских орудий произошло крушение и в результате паника. Бежали и спасались куда попало. Часть добралась до ст. Апостолово и, очевидно, под впечатлением пережитого, рассказала казакам и как полагается сильно преувеличив силы и вооружение Красной гвардии, особенно в отношении артиллерии. Эти рассказы сыграли большую роль, и в казачьем воображении красные стали рисоваться несметными полчищами с огромным количеством артиллерии (у казаков орудий не было).
Кроме того, не мало помогла и пропаганда о «несопротивлении трудовому народу» и «сдаче оружия». В конечном итоге, первыми взбунтовались пулеметчики, их поддержали остальные, требуя немедленной отправки эшелона.
Быть может, все так и было, как говорил С. Щеглов, и что именно неуспешная попытка подорвала дух казаков, но едва ли подобное явление имело место, если бы яд большевистской пропаганды не проник в казачью душу.
Что касается нашего положения, то оно стало довольно щекотливым.
Забравшись на нары, в угол теплушки, мы впервые за все время тихо шептались, обсуждая обстановку и вырабатывая план дальнейших действий. После случившегося мы не решались продолжать путь в этом эшелоне, опасаясь при обыске в Александровске быть обнаруженными или просто выданными большевикам кем-нибудь из казаков.
Все стояли за то, чтобы доехать до Никополя, там сойти, переправиться через Днепр, затем, обойдя пешком Александровск, выйти восточнее его на железную дорогу и далее опять продолжать путешествие поездом.
Начинало темнеть, когда двинулся наш эшелон. В удрученном состоянии, нехотя, собирали мы свои мешки, готовясь скоро покинуть теплые, насиженные места и славных, гостеприимных наших хозяев.
В свою очередь, они упорно молчали, будучи отчасти озабочены вопросом: где и как лучше запрятать винтовки, в виду предстоящего обыска.
Наконец, один из них не выдержал и спросил, почему мы собираем вещи?
Долго и настойчиво пришлось объяснять этим добрым старикам, что ехать нам в этом эшелоне в Александровск опасно.
«Мы знаем, – сказал я. – Вы нас большевикам не выдадите, но у нас нет уверенности, что это не сделает кто-либо из казаков, в особенности пулеметной команды. Мы с удовольствием бы ехали и дальше с вами, но боимся, что оставшись, легко попадемся в лапы красногвардейцев, и они, конечно, с нами не станут церемониться».
И сколько сочувствия, сколько искреннего беспокойства за нашу судьбу выразили нам эти простые люди. Вскоре все было готово. Сердечно поблагодарили казаков за их заботу, ласку и гостеприимство и взаимно искренно желали благополучно доехать до места назначения.
Сверху на бекешу я натянул купленный у одного казака старый, весь в заплатах брезентовый плащ, доходивший мне до пола. Придав моей шапке вид папахи, я в новом одеянии походил больше на казака, чем на буржуя, как раньше.
