Сквозь сетку спутанных волос, упавших на глаза, она увидела грузную фигуру Хозяина, опиравшегося на стену. Казалось почти невероятным, что в таком состоянии он мог проснуться и подняться с кровати… Он стоял в полутемном коридоре и рассмотреть нож в его руке было невозможно, но обостренное чутье жертвы подсказало Рите, что нож там все-таки есть.
Потом он сделал движение, слишком быстрое и ловкое для пьяного, и она успела отшатнуться только потому, что ожидала чего-то в этом роде. Нож с чудовищной силой ударился о дверь рядом с ее головой и больше ей уже не нужно было никаких предупреждений.
Она выскочила из дома и стремительно помчалась по аллее, ведущей к дороге, преследуемая затихающими проклятиями, которые были для нее не более, чем угрожающим шумом.
Спустя час Рита вошла в город. Все-таки она была домашним животным и устремилась не в лес и не к унылой ленте реки, а к острову миллиона огней, зыбко мерцавших на горизонте сквозь завесу дождя. Что-то подсказывало ей, что там есть еда, места, куда не проникает дождь, и немного тепла, совсем немного, чтобы согреться.
Она забыла человеческий язык и была обречена на абсолютное одиночество. А потом ее ожидало и нечто худшее. Бездомная, без имени и почти без одежды, она не могла просить и не могла ни о чем рассказать. Представление о том, что кто-нибудь может ей помочь, давно выветрилось из ее головы. Сознание Риты давно стало сознанием существа, единственного во всей вселенной. Хозяин был не в счет, как высшая и отвратительная сущность.
…Она бродила по городу двое суток и уже пошатывалась от голода. Воду она пила из реки или из луж. Вода была омерзительной на вкус, но это было лучше, чем ничего.
В последнюю ночь ее избили нищие, собравшиеся под мостом, когда от отчаяния она приблизилась к их костру. Чем-то она взбесила их – немая и босая женщина с пугающе бледным лицом, пришедшая из ночного мрака.
Инстинкт подсказывал ей, что днем надо прятаться в безлюдных местах, но и там у нее случались неприятные встречи… Ее щека была порезана бутылочным горлышком и постоянно кровоточила.
Рита оказалась в изгнании, худшем чем заточение.
Сжавшись в комок от холода, она сидела под каким-то мостом и смотрела в черную ледяную воду вяло текущей реки. Рита была согласна умереть и даже ждала смерти, но только не здесь, рядом с этой чернотой, медленно, по каплям высасывающей жизнь.
Поверхность реки маслянисто поблескивала, отражая свет фонарей на набережной. Вода несла отбросы, как схлынувший гной.
Рита услышала позади себя глухое рычание. Обернувшись, она увидела неясные тени и желтые точки глаз. К ней медленно приближалась стая бродячих собак. Страх быть съеденной пробудил в ней остатки воли. Она поднялась и стала уходить, прижимаясь спиной к гранитным плитам.
Свора не торопилась. Рита рассмотрела с десяток одичавших собак различного размера и окраса; всех их объединяло одно – поиски пищи и голодный блеск в глазах. Она чувствовала себя слишком слабой, чтобы обороняться.
Камень, попавший под ногу, лишил ее возможности бежать. С воплем отчаяния Рита заскользила вниз по гранитной плите, в клочья раздирая платье на спине. Боль от порезов на мгновение ослепила ее и эхо ее крика слилось с ликующим рычанием крупной собаки, бросившейся ей на грудь.
Рита отчаянно дернулась, пытаясь отползти в сторону, и челюсти зверя щелкнули в пустоте у самого ее горла. Потом ее отросшие ногти вонзились в шею собаки и сильнейший звериный запах ударил ей в нос. Она почти задохнулась, но еще сильнее сжала руки, чувствуя, как лопается кожа под ногтями.
Древние, темные, животные рефлексы проснулись в ней. Их только подстегнула боль, возникшая, когда еще чьи-то острые зубы впились в ее ногу. Тогда она сделала то, на что была совершенно не способна в своей прошлой жизни, и то, чего не совершала даже в самых мрачных снах.
Пульсирующее горло собаки оказалось поблизости от ее лица и в это горло, покрытое свалявшейся рыжей шерстью, она вонзила зубы, по-звериному обнажив десны.
Горячая липкая кровь, извергавшаяся толчками, заполнила ее рот, смешавшись с вонью, исходившей от собачьей кожи, и клочьями жестких, как проволока, волос.
