– Ну да, – тихо отозвалась Октавия. – Да, я понимаю.
– Я сказал ему, чтоб поднял свою задницу и убирался вон. Надеюсь, он вас больше не беспокоил?
– Ну, какое-то время еще докучал, хотя понимал, что проиграл. Он по-прежнему главный редактор, но с тех пор как умер дедушка, уже меньше уверен в своем положении.
– Вот как?
– Распоряжения, что были оставлены, не совсем соответствовали его ожиданиям. Согласно им, надо полагать, мне предоставлена изрядная свобода действий, хотя я в это толком не вникала. Мне это уже не очень интересно, как я говорила, теперь у меня другие заботы. Джорджи стал заниматься делами газеты, и я этому рада. Раньше он как-то не задумывался об этом, считал, что у него нет способностей, но, на мой взгляд, у него неплохо получается и хватает упорства, чтобы докопаться до сути вещей. Пожалуй, в газете он даже больше на своем месте, чем я.
– А он не думал о том, чтобы самому опубликовать статью об этом расследовании? Ведь он принимал в нем самое деятельное участие.
– Он считает, что это не его дело. В любом случае пока у него связаны руки. Во-первых, следствие еще не окончено, так что многие сведения пришлось бы опустить. Страйт и Хартингтон погибли, но их пособники вашими усилиями предстанут перед судом: вы кропотливо собираете против них неопровержимую доказательную базу. А еще есть комитет по расследованиям, там дело будут изучать несколько месяцев, даже если не придут ни к каким выводам. Порочить погибших, конечно, никто не даст, а Хартингтон к тому же был связан с Министерством внутренних дел, и, по-моему, существует такое понятие, как распространение клеветы в подрывных целях. Вы знали об этом, инспектор?
– Нет, мисс Хиллингдон, не знал. Немало негодяев отправил я на скамью подсудимых, но столь высокопоставленных лиц среди них не было.
– А мой издатель нанял королевского адвоката, так что теперь я узнаю много интересного. Нет, «Газетт» пришлось бы печатать только сплетни и домыслы, а Джорджи не жалует ни то ни другое. Тем более в том, что касается этого дела. Это твоя прерогатива, говорит он. Считает, что я могу достойно преподнести материал. – Она задумалась, подбирая слова. – И почтить память невинных жертв.
При этих словах Каттер тихонько хмыкнул.
– Наверно, сейчас кажется, какая нудятина; может, так и получится. Но все равно я хочу попробовать. Скандала мне, конечно, придется только поверхностно коснуться, иначе нельзя. Но я хочу рассказать людям о том, как жили эти несчастные девушки, как и почему они стали столь легкой добычей для злодеев. Хочу на фактическом материале рассказать о неравенстве в нашем обществе, как миссис Гаркнесс[48]. Вы, должно быть, знаете ее книгу, инспектор? Она называется «Во мраке Лондона».
Каттера, казалось, несколько позабавило такое предположение.
– Я мало читаю, мисс, но много чего повидал в Лондоне – и мрачного, и всякого.
Разговор на время оборвался. Они покинули парк и двинулись к реке в районе моста Ватерлоо. Здесь Октавия оказалась в еще более невыгодном положении – ей пришлось ехать на велосипеде навстречу потоку экипажей и повозок, – но она крутила педали как ни в чем не бывало, словно вообще не испытывала трудностей. Каттер шел, не сбавляя шага, и Октавия принялась на ходу забрасывать его вопросами, при этом она была вынуждена на велосипеде подстраиваться под его темп, чтобы оказываться вровень с ним в просветах между платанами. Инспектор не стремился облегчить ей задачу, но отвечал охотно, делая паузы только тогда, когда того требовала профессиональная осторожность либо – раза два – когда вопросы касались его лично. Свое горе он отказывался обсуждать даже теперь, и Октавия догадывалась, что он не станет говорить о нем никогда.
Интервьюируя Каттера, она старалась придерживаться заранее обдуманного плана, насколько позволяли обстоятельства, но ей приходилось быть предельно лаконичной и точной в своих формулировках. У моста Блэкфрайерс, пока они ждали, когда мимо проедет омнибус, Октавия бегло просмотрела свои записи и поняла, что в принципе уже уточнила почти все, что наметила. Ей даже удалось – в те моменты, когда она была вынуждена останавливаться, чтобы пропустить встречные экипажи, – записать некоторые детали, которые она опасалась забыть. До Лондонского моста было еще довольно далеко, но Октавия сочла, что попрощаться сию минуту было бы невежливо. Она пыталась нащупать подходящую тему для дальнейшей беседы, но не могла себе представить, о чем с ним можно говорить, кроме его работы.
