Но и оно не спасло. Оно лишь заменило один ужас другим, гораздо более страшным — от которого я начал испытывать счастье. Второй, если можно так выразиться, этап начался не сразу. Поначалу я испытал даже некоторое облегчение оттого, что былые муки стали ослабевать. В первую ночь после того как я совершил «это», мне удалось крепко заснуть впервые после моей встречи с Кали. Следующей ночью откуда-то стали всплывать остатки прежних страданий, а на третьи сутки они не только восстановились, но и еще более усилились. Когда я заснул в четвертый раз, все было как раньше — я снова оказался в объятиях тех же ужасов.
Тогда я повторно совершил тот же акт — то самое «это», — и снова в гостиничном номере. Реакция была аналогичной: сначала некоторое облегчение, все дурные сны куда-то улетучились, после чего начали нарастать с новой силой и в конце концов вернулись в полном объеме.
Я снова и снова повторял один и тот же акт — результат оставался неизменным. Мне стало ясно, что ради хотя бы временного облегчения своих мук я должен повторять этот чудовищный акт всю свою жизнь, каждую ночь — до последнего своего часа.
Осознав это, поняв всю глубину своей порочности, я лишился последней надежды.
У меня больше нет выхода. Я сижу на краю своей ванны, опустив в нее босые ступни ног. Козлик — черный, разумеется, — плотно зажат между коленями, все его четыре ноги туго связаны. Я беру нож (а что еще мне остается делать?), наклоняюсь над животным, прикасаюсь лезвием к его горлу.
И режу.
Мандарин Юн Ли откинулся на спинку стула, сделанного из розового дерева.
— Известно, — мягким голосом проговорил он, — что хороший слуга — подарок богов, тогда как плохой слуга…
Высокий, атлетически сложенный человек, почтительно застывший перед разодетой фигурой властелина, трижды поклонился — излишне поспешно, излишне покорно.
Страх промелькнул в его глазах, хотя он был вооружен и слыл смелым солдатом. Он мог без труда поставить этого гладколицего мандарина на колени, и все же…
— Десять тысяч извинений, милостивый повелитель, — сказал он. — Я сделал все в соответствии с вашим достопочтенным приказанием — мы взяли в плен того человека и при этом не причинили ему серьезных увечий. Я сделал все, что было в моих силах. Но…
— Но он продолжает молчать, — медленно проговорил мандарин. — И ты пришел ко мне, чтобы рассказать о своей неудаче? А я не люблю слушать про неудачи, капитан Ван.
Мандарин поигрывал маленьким ножом для разрезания бумаги, лежавшим на низком столике рядом с ним. Ван вздрогнул.
— Впрочем, не будем об этом сейчас, — сказал мандарин после небольшой паузы. Ван с искренним облегчением перевел дух, тень улыбки скользнула по лицу мандарина. — И все же мы должны достичь поставленной цели, — продолжал он. — Мы взяли человека, он располагает необходимой для нас информацией; уверен, что существует способ добиться от него ответа. Слуга потерпел неудачу, теперь в самый раз хозяину предпринять попытку. Приведите его ко мне.
Ван поклонился и с завидной поспешностью вышел.
Мандарин молча сидел и смотрел в дальний угол просторной, залитой солнцем комнаты, где у окна в плетеной, подвешенной к потолку клетке пели, заливаясь, две птички. И словно найдя ответ на какой-то очень важный для него вопрос, он кивнул — коротко и удовлетворенно. Потом быстро протянул руку и позвонил в маленький серебряный колокольчик, стоявший на изящно инкрустированном столике.
Тотчас же в комнату бесшумно вошел одетый в белое слуга и в безмолвном почтении склонил голову перед хозяином. Юн Ли отдал ему несколько четких, кратких приказаний.
Едва слуга скрылся из виду, как в изысканно обставленной комнате вновь появился капитан Ван.
— Пленник, милостивый повелитель! — объявил он.
Мандарин мягко взмахнул своей узкой рукой; Ван что-то прокричал, и в комнату вошли двое крепко сложенных, обнаженных по пояс стражников, державших за руки невысокого, коренастого босого мужчину, одетого в изодранную рубашку и брюки цвета хаки. Его голубые глаза бесстрашно смотрели из-под спутанных прядей белокурых волос прямо на Юн Ли.
