— Замечали вы когда-нибудь, мистер Дэвис, что человеческий организм неожиданным образом реагирует на различные ситуации. Скажем, в моменты стрессов, горя, страха, гнева человека часто мучает голод. Вот и я сейчас ужасно голоден.
Он снова улыбнулся.
— Может быть, вы тоже хотите сэндвич, мистер Дэвис? В концов, они ваши, а я ем уже второй.
Я ничего не ответил.
Он вытер, губы моей бумажной салфеткой и снова заговорил:
— На настоящей стадии своего развития человек все еще не может отказаться от мяса. Вот и я питаю к нему пристрастие. Однако, будучи человеком чувствительным, я реагирую на всякие мелочи. Например, если в бифштексе мне попадется хоть один хрящик, я ни за что не смогу доесть его, как бы ни был голоден. Ни за что.
Он пристально посмотрел на меня.
— Возможно, мистер Дэвис, вам кажется, что я несколько эксцентричен, поскольку подробно обсуждаю с вами проблемы питания в такой неблагоприятный для вас момент?
Он пожал плечами и продолжал:
— По правде говоря, я и сам не знаю, почему до сих пор не выстрелил в вас. Может быть, хочу продлить некоторое наслаждение, которое испытываю в эти минуты? Или я боюсь?
Он снова пожал плечами.
— Но даже если я боюсь, уверяю вас, мистер Дэвис, что я это сделаю.
Я взял со стола пачку сигарет и спросил:
— Вы знаете, где сейчас Элен?
— Хотите попрощаться? Или заставить ее убедить меня не убивать вас? Очень сожалею, что ничем не смогу помочь вам, мистер Дэвис. В четверг Элен уехала на неделю к сестре.
Я глубоко затянулся и неожиданно поперхнулся. Прокашлявшись, я довольно спокойно сказал:
— Мне не жалко умирать. Я думаю, что я в расчете и с миром, и с людьми.
Он посмотрел на меня с недоумением.
А я продолжал говорить, не обращая на него внимания, словно самому себе:
— Это случалось со мной три раза. Три раза. До Элен была Беатриса. А до Беатрисы — Дороти.
Он, ухмыляясь, перебил меня:
— Хотите оттянуть время? Думаете, кто-нибудь вернется пораньше? Но я предусмотрел эту возможность и запер входную дверь. Я сомневаюсь, что кто-то вернется до часа. Но если это произойдет, то войти в офис все равно никому не удастся. Если же в дверь станут стучать или пытаться ее открыть, я тут же выстрелю в вас и уйду через черный ход.
От волнения у меня вспотели ладони, однако, пересилив себя, я заговорил снова:
— От любви до ненависти — один шаг, Чендлер. Я это хорошо знаю. Мне не раз случалось любить и ненавидеть одного и того же человека с одинаковой силой.
Я стряхнул пепел с сигареты и продолжал:
— Я любил Дороти и был уверен, что она тоже любит меня. Мы должны были пожениться. Во всяком случае, я этого очень хотел. Но она вдруг призналась, что не любит меня и никогда не любила.
Чендлер улыбнулся и откусил кусок сэндвича.
Я немного помолчал, прислушиваясь к уличному движению. Затем взглянул Чендлеру в глаза и сказал:
— Она больше не принадлежала мне, но и никому другому принадлежать не будет — решил я тогда. И убил ее.
Он посмотрел на меня с любопытством.
— Зачем вы мне это рассказываете? — спросил он. — Какое это имеет значение сейчас?
Я несколько раз не спеша затянулся.
— Я убил ее, но этого мне было недостаточно. Понимаете вы это, Чендлер? Недостаточно. Я ненавидел ее, не-на-видел.
Я положил сигарету в пепельницу и как можно спокойнее проговорил:
— С помощью ножа и пилы я разрезал ее на куски, сложил их в мешок, добавил туда несколько камней для веса и бросил все в реку.
Чендлер побледнел. Я понял, что овладел ситуацией, и сделал большую паузу.
— Через два года я встретил Беатрису. Она была замужем, но тем не менее мы стали встречаться. Это продолжалось полгода, и я был уверен, что она любит меня так же, как я ее. Но когда я предложил ей развестись с мужем и уехать со мной, она рассмеялась мне в лицо.
Чендлер отступил на шаг. А я почувствовал, что у меня на лбу выступила испарина.
— В этот раз мне уже было недостаточно было пилы и ножа. Это меня не удовлетворило.
Я наклонился вперед и перешел на шепот.
— Когда я вышел из дома с мешком в руках, была ночь, светила луна. Мне было хорошо видно, как собаки, рыча, рвали зубами куски, ожидая новой порции.
