Утро выдалось хмурым и ненастным. Варя поняла это, еще не открыв глаза, по заунывному завыванию ветра за окном. Ветер был барометром ее судьбы. Она уже давно заметила – если утро начинается с такого вот воя, то день пойдет наперекосяк. А сегодня ветер не просто выл, он бесновался…
Отец уже проснулся, сидел на кухне с кружкой горячего чая в руках.
– Завьюжило, – сказал, глядя в заиндевевшее окно.
Варя молча налила себе чаю, уселась напротив. Руки дрожали так же, как вчера отцовские. Плохо, она должна быть сильной, она всю ночь уговаривала себя быть сильной и встретить день с гордо поднятой головой. И вот утро началось с завывания ветра, дурных предчувствий и мерзкого ощущения где то в районе солнечного сплетения. А еще руки дрожат…
– Почему не ешь? – Отец посмотрел на нее поверх чашки.
– Что то не хочется. У тебя на сегодня какие планы?
– Баба Зоя просила дров наколоть, ну и ночная смена.
Варя мысленно поблагодарила бога, что дрова отец пойдет колоть именно к бабе Зое, живущей через два дома от них. Баба Зоя – с принципами, сама недавно похоронила сына алкоголика и теперь за работу расплачивается не принятой поллитрой, а исключительно продуктами: яйцами и козьим молоком. Варя знала это, потому что летом не единожды помогала старушке с огородом.
– А у тебя сколько сегодня уроков, доча? – У отца были глаза безнадежно больного и очень несчастного человека, и банальным в общем то вопросом он пытался замаскировать свою боль, создать иллюзию нормальности.
– Семь уроков. Плюс факультатив по химии. – Варя отодвинула чашку с недопитым чаем, добавила чуть виновато: – Пап, ну я пойду?
– Иди. – Он не смотрел в ее сторону, он смотрел на свои вытянутые вперед руки. Руки дрожали.
Самые страшные предположения оправдались, как только Варя переступила порог класса. Гвалт и разноголосый ор, привычные для начала учебного дня, мгновенно стихли, на нее уставили двадцать пять пар глаз.
«Начинается», – обреченно подумала Варя.
Сейчас главное держать себя в руках, не давать им дополнительного повода для радости. Ничего, она продержится. Да и осталось то совсем ничего. Еще каких то полгода – и она больше не увидит ни одного из одноклассников. Она уедет в Зеленоград к тете Тоне, поступит в институт, выучится, получит хорошую профессию, заработает много денег, купит дом и заберет к себе папу. У нее все все будет хорошо, а эти пусть сидят тут, в городе, похожем на черную дыру.
Такие мысли были сродни аутотренингу, обычно они помогали. Обычно, но, увы, не на сей раз. Легче не стало. Наоборот, под удивленными, насмешливыми и осуждающими взглядами Варе начало казаться, что ей никогда и ни за что отсюда не вырваться, что эти взгляды пудовыми цепями прикуют ее к этому городу, черной дыре…
– Савельева, говорят, ты вчера зажигала? – Люська Чернобокова, прихлебательница Сивцовой, отважилась куснуть первой.
– Кто говорит? – В желудке стало холодно.
– Да все говорят. Твое аморальное поведение на вечеринке у Жуана теперь тема номер один. – Люська бросила быстрый взгляд на Сивцову, наверное, в поисках одобрения. Та едва заметно кивнула, и ободренная Чернобокова продолжила: – Как же ты, Савельева, дошла до жизни такой? С виду и не скажешь: отличница, тихоня. И ведь не абы с кем, с Ворониным. И как только он на тебя позарился?
– Это ты у него самого спроси. – Варя достала учебник, грохнула им об парту.
– Что у меня спросить?
Никто не заметил, как в класс зашел Ворон. Он оперся плечом о дверной косяк, скрестил руки на груди, повторил с недоброй усмешкой: – Ну, кого интересуют подробности моей биографии?
– Да знаем мы твою биографию! – Это уже Сивцова, решила заступиться за смешавшуюся Люську. – Тут народ интересуется кое какими подробностями твоей личной жизни.
– Подробностями личной жизни? – Ворон в задумчивости провел пятерней по волосам: – Видишь ли, Юлия, личная жизнь, она потому и личная, что ее не принято афишировать. А если кого то интересуют подробности, – он обвел присутствующих тяжелым взглядом, – то ты и сама вполне можешь рассказать, как и с кем коротала позапрошлую ночь. История тоже должна получиться очень занимательной.
