– Меня зовут Матиас Грегори Микофски, – представился он. – Я преподаю антропологию в Беркли. Точнее, преподавал, пока мне не пришлось бросить это занятие, чтобы посвятить себя более личным исследованиям. Мне очень жаль, что я напугал вас. Глупо было вас преследовать, но я просто не решался подойти к вам, боялся, что вы примете меня за сумасшедшего.
Сара не знала, что и думать об этом типе. На самом деле он не слишком был похож на университетского преподавателя – проще было представить себе, как эта горилла сидит за рулем грузовика в кабине, обклеенной фотографиями голых девиц, одной рукой держа руль, а второй одну за другой открывая банки с пивом.
– Один телефонный звонок, и вы сами сможете убедиться, – обиженно произнес он, догадавшись о ее сомнениях. – Посмотрите, вот мой пропуск в университет. – Он открыл бумажник, но Сара лишь рассеянно взглянула в его сторону – подделать такой документ ничего не стоит. – Я хорошо знал Джастина Делакура. Мы общались с ним до самого… до того дня, когда его убили. Гвеннола Маэль тоже меня знает. Именно Джастин рассказал мне о вас. Он позвонил мне сразу после того, как вы отказались купить шпагу.
– А, все понятно, – вздохнула Сара. – Вы член Общества жертв Рекса Фейниса.
Микофски горько улыбнулся.
– Я бы сказал, что я скорее президент Общества врагов Рекса Фейниса, – глухо поправил он. – Не стоит принимать меня за идиота, я приехал предупредить, что вы в опасности.
– Меня убьют, как Джастина?
– Нет, хуже. Вас будут использовать, манипулировать вами. И именно это уже происходит. Адриан Уэст – недоумок, который играет с огнем. Он не отдает себе отчета в том, что начнется, если открыть контейнеры.
– Гвен говорила мне что-то в этом духе, рассказывала о дьяволах, демонах, существах, явившихся из ада. Ее слова меня не слишком убедили.
– Гвен расстроена. За последние годы ее состояние ухудшилось. Кризисы случаются все чаще и чаще. В ее бреде есть доля истины, однако в том, что касается природы Рекса, она ошибается. Существо, которое мы упорно продолжаем называть Фейнисом, не имеет ничего общего с миром демонов. Он не приспешник Сатаны, не падший ангел, вышедший из геенны огненной. Это кое-что другое. Нечто вроде существа…
– Вы хотите сказать – душевнобольной, убийца?
Микофски провел правой рукой по голому черепу, покрасневшему на солнце. Казалось, ему не по себе.
– Сейчас я попробую вам объяснить, с чем Вы столкнетесь, – понизив голос, произнес он. – Причиной всему стало кино. Кинематограф производит фильмы, которые смотрят сотни миллионов зрителей. Персонажи, там фигурирующие, становятся объектами страстного поклонения. Ими восхищаются, им поклоняются, как богам. Толпы ломятся в темные залы, чтобы пасть ниц перед этими новомодными божествами так же, как древние египтяне ходили в храмы, чтобы пасть ниц перед изображениями Ра или Осириса. Сегодня мы поклоняемся не богу, а звездам. Карикатурам на божественное. Все это обожание в конце концов породило мощный напор энергии. Электростатический напор, который возможно измерить, – он такой же сильный, как молния.
Сара отступила на шаг. Она прекрасно понимала, что за этим последует. Микофски оказался гуру секты чокнутых, которые во множестве развелись в Калифорнии. Она искала способ закруглить разговор, не спровоцировав при этом взрыв ярости толстяка, чья грузная фигура внушала опасения и призывала к осторожности.
– Подумайте! – припечатал бывший преподаватель. – Чем публика восхищается больше всего? А?
– Ну… актерами, – промямлила Сара. – Вы сами только что это сказали.
– А вот и нет! – пророкотал ее собеседник. – Вы ошибаетесь. Зрители никогда не видели актеров из плоти и крови. Их благоговение относится прежде всего к образам этих актеров… Образам, отпечатанным на пленке. Образам из желатина. С течением времени персонажи, которые движутся на экранах всего мира, становятся более живыми, чем люди, которые их играют. Они превращаются в магические иконы, каждую минуту вбирают в себя любовь очарованной толпы, насыщаются ею, раздуваются от нее. Таким образом они подпитываются, словно электричеством.