– Извините, что вынужден вас поправлять, но, вообще-то, я чиновник портовой таможни, мелом приходится помечать ящики или мешки перед разгрузкой, а красными чернилами делать записи в книге учета. Раньше я работал на таможне в Чатеме, но два года назад перебрался в Лондон. Думал, переезд на новое место пойдет моей карьере на пользу, но куда там, едва свожу концы с концами. Что еще рассказать вам о себе? Родом я из Гемпшира, родители и по сей день там живут. Женат, хотя жену давно не видел. Я жалкая и презренная личность, иногда мне хочется обвинить в своих бедах весь свет, но в глубине души я знаю: во всем виноват я сам. Хуже того – пути назад нет. За двадцать фунтов я готов продать собственную матушку, господин Холмс. Если что, не остановлюсь ни перед чем.
– Какова же причина ваших невзгод, господин Гендерсон?
– Нальете еще бренди?
Я исполнил его просьбу, на сей раз он внимательно оглядел содержимое бокала.
– Опиум, – ответил он и опрокинул жидкость в себя. – Вот и вся моя тайна. Я пристрастился к опиуму. Сначала он мне просто нравился, а теперь я не могу без него жить. Вот вам моя история.
Жену я на время оставил в Чатеме, пока не обустроюсь, и снял жилье в Шадуэлле, поближе к моей новой работе. Вы знаете, что это за квартал? Естественно, там полно моряков, докеров, китайцев, индийцев и чернокожих. От пестроты так и рябит в глазах, а соблазнов куча, тут тебе и пабы, и танцевальные салуны – все условия, чтобы вытрясти у дурака его денежки. Мне было одиноко, я скучал по семье. Что тут скажешь? Глупый был, не устоял перед соблазном. Теперь какая разница? Год назад я заплатил мои первые четыре пенса за катышек коричневого воска из аптечной банки. Цена показалась мне сущим пустяком. Что я тогда понимал? А удовольствие получил такое, какого в жизни не испытывал. Будто до этого вообще не жил на свете. Разумеется, я пришел туда снова. Первый раз вернулся через месяц, потом через неделю, потом вдруг обнаружил, что хожу туда каждый день и вообще хочу быть там ежечасно! Я больше не мог думать о работе. Начал там ошибаться, а когда меня критиковали, приходил в бессмысленную ярость. Настоящие друзья меня оставили. А друзья ложные склоняли к тому, чтобы я курил больше и больше. Скоро мои работодатели поняли, в каком состоянии я нахожусь, и пригрозили уволить, но мне уже было все равно. Я жажду опиума каждую минуту, когда не сплю, – даже сейчас. Последний раз я имел возможность покурить три дня назад. Дайте мне вознаграждение, и я снова смогу погрузиться в туман забвения.
Меня ужаснула эта исповедь, захлестнуло чувство жалости, но я видел: к моему сочувствию этот человек относится с презрением и даже отчасти гордится, что стал именно таким. Гендерсон, несомненно, был болен. Болезнь медленно подтачивала его изнутри, неся необратимые разрушения.
Вид у Холмса тоже был мрачный.
– Место, куда вы ходите за вашим наркотиком, это и есть «Дом шелка»? – спросил он.
Гендерсон рассмеялся.
– Неужели вы думаете, что я так боялся бы или принимал столько мер предосторожности, будь «Дом шелка» обычной курильней опиума? – воскликнул он. – Да вы знаете, сколько таких курилен в Шадуэлле и Лаймхаусе? Говорят, десять лет назад их было еще больше. Но и сейчас встань на развилку – наткнешься на курильню, в какую сторону ни пойдешь. Тут тебе и «У Мотта», и «У матушки Абдуллы», и «Местечко Крира», и «У Яхи». Я слышал, что купить это зелье можно и в ночных заведениях на Хеймаркет и Лестер-сквер – было бы желание.
– Так что же тогда «Дом шелка»?
– Давайте деньги!
Чуть поколебавшись, Холмс передал гостю четыре пятифунтовых банкноты. Гендерсон выхватил их из рук Холмса и бережно погладил. В глазах мелькнул тусклый огонек – это пробуждался неподвластный ему зверь, жившая в нем губительная страсть.
– Как думаете, откуда берется весь этот опиум, который продают в Лондоне, Ливерпуле, Портсмуте, других городах Англии, да, если на то пошло, и Шотландии, и Ирландии? Куда идут Крир или Яхи, когда их запасы подходят к концу? Где центр этой паутины, которая опутала всю страну? Вот и ответ на ваш вопрос, господин Холмс. Они идут в «Дом шелка»!
