– Мы не можем наверняка сказать, что это Мориарти, – заметил я. – Вы были правы, когда сказали, что я не могу его опознать. А вы?
Джонс покачал головой:
– Я никогда его не видел. И никто из моих сослуживцев – тоже. Всю жизнь Мориарти прожил в тени, играя в добродетель. Возможно, помочь вам сумеет доктор Ватсон, хотя я в этом сомневаюсь. Так или иначе, он уже в Лондоне. Но с уверенностью могу сказать вот что: этот человек – возраста Мориарти. Одежда на нем, безусловно, английская. Видите карманные часы? В серебряном корпусе, ясно читается надпись: «Джон Майерс, Лондон». Сюда он приехал не затем, чтобы любоваться природой. Он умер в то же время, что и Шерлок Холмс. Возникает вопрос: разве это может быть кто-то еще?
– Труп обыскали?
– Да, местные полицейские проверили карманы.
– И ничего не нашли?
– Монеты. Носовой платок. Больше ничего. А что вы надеялись найти?
Этого вопроса я ждал и ответил без колебаний. Я знал, что от этого ответа зависит как минимум мое ближайшее будущее. Даже сейчас я вижу эту картинку как бы со стороны – мы стоим в темноте церковного подвала, а перед нами лежит утопленник.
– Двадцать второго или двадцать третьего апреля Мориарти получил письмо, – объяснил я. – Написал его преступник, в агентстве Пинкертона хорошо известный, опасный злодей, ровня Мориарти. Это было приглашение встретиться. И хотя Мориарти, судя по всему, мертв, я надеялся найти письмо либо на теле, либо там, где он жил.
– То есть вас интересует не Мориарти, а этот другой?
– Да, я здесь из-за него.
Джонс снова покачал головой:
– По дороге сюда сержант Гесснер мне кое-что рассказал. Полиция уже навела справки и выяснить, где он остановился, не смогла. Вероятно, он устроился в деревушке по соседству, но, если так, наверняка под вымышленным именем. То есть искать его следы мы можем только здесь. А почему вы думаете, что письмо может быть при нем?
– Возможно, я пытаюсь ухватиться за соломинку, – сказал я. – Впрочем, почему «возможно»? Я как раз пытаюсь ухватиться за соломинку. Но у этих людей – свои методы… Иногда они узнают друг друга с помощью знаков или символов. Само письмо могло служить паролем, и тогда Мориарти держал бы его при себе.
– Если хотите, давайте обыщем тело еще раз.
– Полагаю, это необходимо.
Задача была не из приятных. Тело, холодное, насквозь пропитанное водой, совершенно не воспринималось как нечто, имеющее отношение к человеку, и, когда мы его стали переворачивать, казалось, что плоть отслаивается от костей. Одежда была скользкой от донного ила. Я хотел нашарить карман пиджака, но рубашка выбилась из брюк, и рука моя коснулась мертвой белой кожи. Не сговариваясь, мы поделили зоны поиска: я занялся верхней частью тела, а Джонс – нижней. Как и полицейские до нас, мы не нашли ничего. Карманы были пусты. Если в них что-то и было, кроме упомянутых Джонсом монет и платка, бурные воды Рейхенбахского водопада грубо все изъяли. Мы работали молча. Наконец я откинулся назад, с трудом сдерживая рвотный рефлекс.
– Ничего нет, – подытожил я. – Вы были правы. Пустая трата времени.
– Минутку. – Джонс что-то заметил. Его внимание привлекли стежки у нагрудного кармана, и он ощупал пиджак покойника.
– Я смотрел, – заметил я.
– Дело не в кармане, – сказал Джонс. – Посмотрите на шов. Откуда взялись эти стежки? Их сделали позже. – Он потер ткань между пальцами. – Возможно, что-то есть под подкладкой.
Я подался вперед. Он был прав. Линия стежков тянулась на пару дюймов ниже кармана.
– У меня есть нож, – сказал я.
Я достал складной нож, который всегда при мне, и передал его моему новому другу.
Джонс вставил острие в шов и начал мягко подсекать нитки. Я следил за его действиями – в итоге ткань была вспорота. В пиджаке покойника оказался тайный карман – и в нем что-то было! Джонс извлек на свет сложенный вчетверо лист бумаги. Он тоже намок и мог бы расползтись на клочки, но Джонс проявил крайнюю деликатность. Держа листок на лезвии, он положил его рядом с телом. Потом аккуратно развернул, и нашим взорам предстала страничка, написанная почерком, которой вполне можно было принять за детский.
