С Феликсом они познакомились в университете в Петрозаводске, куда ее приняли прямо из колхоза — как была, в валенках и ватнике. Нужны были студенты из деревни — для статистики: мол, такой-то процент колхозной молодежи получает высшее образование. Феликс в это время продвигался по партийной линии — отвечал за бюджет университета. Тоня обратила на него внимание в спортзале во время ремонта. Увидела его железную хватку.
— Вроде бы рыбы не говорят, а ряпушка пищит и пищит, — прервал Слава Тонин монолог.
Ряпушка и в самом деле пищала. Мы перебирали целые версты мелкой сети, выдирая нейлоновую нить из-под жабер рыбешек величиной с ладонь. Тоня к нищете привыкла с детства. Она родилась недалеко отсюда, в Кузоранде. К югу от Клим Носа. Отец был конюхом. Утонул по пьянке во время путины, Тоне тогда было пять лет. Мать рано стала приучать ее к работе. Тоня часами доила коров в колхозе «Млечный путь». Руки у нее, как у настоящей доярки, — сильные и теплые. Руки целительницы…
— А это что за рыба? — снова встревает Слава.
— Ерш! Видишь, какие у него шипы? — показывает Тоня. — Ладони после них неделю кровоточат, а бывает, и гноятся.
В 1993 году их коснулась рука провидения! Феликс вез из техникума брус и насмерть сбил человека. Точнее — мужик сам полез под колеса, но, видимо, кто-то дал взятку, потому что Феликсу «впаяли» по полной программе. Еще и обвинили в том, что он якобы был пьян. Феликс отсидел несколько лет, вышел. Вроде удалось встать на ноги, и все бы ничего, но из партии его выгнали… Это оказалось последней каплей. Такой стыд! Феликс поехал в деревню помогать сыну, запил и свалился со стога во время сенокоса. Его парализовало.
Они ездили по больницам и врачам, по бабкам и специалистам по акупунктуре. Наконец Тоня сама взялась за лечение: закончила несколько курсов, изучила тибетскую йогу, вступила в секту. Разумеется, все это стоило денег, Романовы залезли в долги — раз, другой, — набрали кредитов! Запустили ферму в Чалне.
И началось… Дважды их спьяну поджигали помощники. Одна сама живьем сгорела, а медэкспертиза показала, что баба была вдрызг пьяна. В Чалне, где Романовы начинали свою фермерскую деятельность, у них осталась только лесопилка и половина коровника с грудой кирпичей. Тут тоже горели, уже трижды. Один раз — дотла, быки мычали в огне.
— Эх, если во всех деталях описать судьбу фермера, никто не поверит. Кто сегодня поверит в очевидное?
Сам Феликс Романов верит уже только в палеостровских святых. У него предчувствие: если он восстановит монастырь и церковь на близлежащем Палеострове — излечится. Но как реставрировать эти огромные строения из старого кирпича, если тут невозможно сыскать человека, который в состоянии поставить хорошую баню? Время от времени к Феликсу приходят всякие подозрительные типы вроде Андрея. Якобы он Палеостров хочет возрождать, а там — кто его знает? Мало ли разных сатанистов шляется по Заонежью…
— Тоня, что ты несешь? — воскликнул Андрей с порога.
Я пригляделся к нему — Романов просил. После десяти лет на Соловках у меня глаз наметанный.
— Монастырская шантрапа, вне всяких сомнений, — сказал я позже Феликсу. — Такие таскаются от одного монастыря к другому, нигде не задерживаясь надолго. Фанатизм, девиация, а случается — и криминал.
Мы до утра выдавливали икру из ряпушек в ведра. Получилось четыре ведра. Еле потом руки отмыли.
* * *
Завтра праздник Октябрьской революции. То есть выходной, а вечером — баня. Праздновать собираемся в деревне Кривоногово, у бабы Ани, бывшего парторга, тетки Феликса. Она самая старая в роду заонежских Романовых.
Мы дошли по дороге до конца мыса. Дальше — Салоостров. На карте остров похож на каплю под Клим Носом. Еще недавно, при Брежневе, там стояли деревянные дома, а на путину съезжался народ со всего Обонежья. До тысячи людей бывало. Порой на лодке кино привозили. Феликс рассказывал — гомон стоял… А сегодня лишь сосны шумят. Видимо, от радости, что до сих пор не срубили.
Мы шатались по Клим Носу в серой измороси. Сыпало с неба, будто кто-то строчил на швейной машинке — так быстро, что капли сливались в нити, а те скатывались по темному лесу готовым тюлем. Тут и там поблескивала вода — в ручьях, в лямбушках (маленькие лесные озерца). Наташа нахваливала дорогу, проложенную в 1941 году финнами, и сравнивала ее с недавно заасфальтированными русскими шоссе Заонежья.
