— От вас табаком пахнет и вином, — сказала она, запрокидывая голову и глядя на него. Глаза темнеют на смуглом лице, глубокие, умоляющие. — Вы бы не пили, Ким Андреевич.
— Уже условие, — усмехнулся Ким. — Стучи: «Колхозники Приволжской сельхозартели…»
Тонкие пальцы радостно забегали по клавишам, поплыла мелодия любви, запели слова о выполнении плана по продаже картошки и подсолнечника государству.
Ким потрепал ее по плечу, взял листки и ушел.
— Получай, — сказал он, бросив листки Курепчикову через стол и опять усаживаясь в свой угол и задирая ноги на подоконник.
— Уже! — Курепчиков поймал листки и сразу впился в них. — Дел-то на пять минут, а ты тянул. Так… Хорошо… Здорово! Ну и молодчина же ты, Ким, все просто и ясно. Побегу в типографию.
Ким разорвал пачку, доставая последнюю сигарету.
Полторы пачки в день уходит, тридцать штук. Врачи говорят, пятьдесят штук достаточно для смертельного отравления. Глупости говорят, он и пятьдесят выкуривал и по литру водки выпивал в этот день — ничего, только слюна наутро течет, как у бешеной собаки, и во рту ядовитая сладость. Балагуров вон не курит, растолстел, первым секретарем, наверно, будет. И отец хочет бросить. Слопают они Баховея с потрохами, прошло его время. А может, отец победит, его здесь все уважают, а мать до сих пор любит. Странно. Вальку с Балагуровым породили, а вот же… Впрочем, может, все это от чувства вины: предала любовь, а она теплится, как воспоминание о молодости, тоскует, назад просится. Никто никуда не просится, чушь все это. Ни черта она не любит. Если бы любила, то хоть фамилию бы его оставила своему сыну. Хоть на память. А то был Ким Щербинин, стал Ким Балагуров. Ну да, она беспокоилась о будущем сына, все они будущим прикрываются, о будущем толкуют…
— Здравствуйте, Ким Андреевич!
Отдохнуть не дадут человеку. Чего этой кикиморе понадобилось? Сейчас усядется и заведет умные разговоры о нерешенных проблемах современности. И выгнать нельзя — член литобъединения, хмелевская писательница. Господи!
Лидия Петровна Гундорова, прямая как палка, села на стул и строго поглядела, на Кима. Это она его задранные ноги осуждает. Как же: советский газетчик, молодой мужчина в присутствии дамы сидит в такой позе!
Ким опустил ноги под стол, вздохнул в ожидании.
— Я работаю над очерком «Крепость советской семьи», — сказала Лидия Петровна. — Некоторые аспекты мне пока неясны, но тема важная и увлекательная.
Еще бы тема не увлекательная! Только об этом и думаешь.
— Ведь семья, Ким Андреевич, является первоосновой, ячейкой всякого общества…
Какие новости! Вот и в школе ребятишек так же изводит и сюда явилась. Бедные читатели районной газеты! Через неделю-другую вы получите советы старой девы о том, как создавать и укреплять семью.
— Это мне неизвестно, — сказал Ким, зевая.
— То есть? Вы не знаете, что семья является ячейкой общества?
— Не знаю, — сказал Ким.
— Позвольте, но ведь вы окончили столичный университет, работали в самой Москве, и вы не можете не знать таких элементарных вещей!
Вот скажи сейчас, что всякое знание ограниченно, а глупость человеческая беспредельна, и она обидится. Обидится потому, что увидит в этом оскорбление, а не откровенность.
— Ведь будущее любого общества зависит от крепости семьи как основы общества, — наступала Лидия Петровна, — следовательно, при коммунизме, этом идеальном человеческом обществе, семья будет играть первостепенную роль…
Нет, от нее не отвяжешься, надо прихлопнуть сразу.
— Не будет семьи при коммунизме, — сказал Ким. — Семья по существу своему анахронизм, пережиток. В основе ее лежат экономические предпосылки, совместная жизнь человеческой пары продиктована необходимостью содержания и воспитания детей. При коммунизме эту функцию возьмет на себя государство, оно уже сейчас берет ее, вы знаете: ясли, детсады, школы-интернаты…
Лидия Петровна встала, лицо ее пошло пятнами.
— Простите, об этом я как-то не подумала. Я подберу литературу, и мы встретимся еще. Мне очень хочется с вами поговорить на эту тему, и мы непременно встретимся. До свидания.
Стук каблучков, — модные туфли носит, все еще надеется на что-то в тридцать лет, — хлопок дверью и тишина.
