Я поняла, что этот тайный посетитель вовсе не хотел мне вреда. Его единственным желанием было утолить свой голод. Возможно, этот несчастный один из тех, кого безжалостно отвергло общество. А я ведь и сама испытала всю горечь подобного положения. Мне знакомы и одиночество, и страх одиночества… Словом, мое сердце было на стороне этой несчастной отчаявшейся души, которая прорыла лаз в мой подвал, чтобы утолить свой голод моими консервами. И я поклялась встретиться с этим неведомым гостем и помочь ему, если смогу. Тридцатое мая…» — Послушай, Джад, здесь перерыв в записях на целых одиннадцать дней!
— Я понял.
— Итак, «Тридцатое мая… Я колеблюсь. Я вся дрожу при одной мысли о том, что должна изложить все свои действия на бумаге. Но кому еще я могу довериться? Преподобному Уолтерсу?.. Он лишь подтвердит то, что я и так знаю сама: что мои действия нечисты в глазах Бога и что ими я обрекла свою душу на вечные муки в аду. И конечно, я не смогу рассказать об этом доктору Россу, поскольку даже трудно предположить, какую ужасную месть он уготовит тогда и мне, и Е Шао Ли…» — Так вот откуда взялось это дурацкое прозвище! рассмеялась Донна.
Джад кивнул и тоже улыбнулся.
— Ну, читай дальше!
— «Девятнадцатого мая я решилась наконец встретиться с таинственным посетителем моего подвала. Мне очень хотелось помочь ему… Когда дети были уже в постели, как всегда, пришел Глен и использовал меня своим обычным способом». — Куда же подевались те «волны страсти»? — усмехнулась Донна и продолжила чтение: — «Когда он закончил со мной, мы еще поболтали немного, и он ушел. Я почти сразу же направилась в кладовую и тихо открыла дверь в подвал. Там, не зажигая света, я долго ждала и прислушивалась. Но из подвала не доносилось ни звука. Тогда я спустилась вниз, осторожно нащупывая в темноте дорогу.
Почувствовав под босыми ногами холодный земляной пол, я села на нижнюю ступеньку лестницы и продолжала ждать.
Наконец мое терпение было вознаграждено — со стороны отверстия в полу донеслось чье-то тяжелое дыхание. Затем раздались странные глухие звуки, будто через дыру в земле пытались протиснуть какой-то твердый предмет. А потом я увидела голову, появившуюся над сваленными в углу корзинами.
Темнота скрывала черты лица. Я могла различить лишь внешние контуры самой головы. Но даже ее я видела недостаточно четко. По бледному цвету кожи я поняла, что этот человек никогда не видел благодатного света солнца.
Он поднялся во весь рост, и меня сковал ужас: это был не человек. Но не был он и обезьяной.
Когда он стал приближаться, я решила повнимательнее рассмотреть его, даже если это будет угрожать моей собственной безопасности. Я чиркнула спичкой и успела увидеть выражение ужаса на его лице, прежде чем он с жутким рычанием отвернулся отсвета.
В этот момент я смогла разглядеть его спину и зад. Был ли он причудливым творением Бога или выродком, извергнутым из пасти дьявола, я не знаю. Но его отвратительный вид и нагота повергли меня в смятение. И все же. какая-то неодолимая сила заставила меня положить руку на его Уродливое плечо.
Спичка в моей руке погасла. В темноте, совершенно ничего не видя, я почувствовала, как существо поворачивается ко мне. Оно дышало мне в лицо, и в атом дыхании был запах земли и дикого заповедного леса. Потом оно положило свои руки мне на плечи, и его когти впились в меня.
Я стояла перед этой тварью беспомощная от страха и любопытства, а она, вернее он, — ведь это существо было мужского пола — начал рвать на мне ночную рубашку.
Когда я осталась совсем голой, он обнюхал мое тело, точно собака. Он обнюхивал меня всю, даже самые интимные части, прикасаясь при этом к ним мордой.
Потом он зашел ко мне сзади. Его когти впились в мою спину, и я была вынуждена опуститься на четвереньки. А секунду спустя я почувствовала, как его влажное и скользкое тело наваливается на меня. Теперь я уже абсолютно точно знала, что он собирается со мной сделать. Эта мысль привела меня в ужас, но его близость почему-то до крайности взволновала меня и возбудила во мне сильнейшее желание.
Он пристроился ко мне сзади, как это делают обычно животные. При первом прикосновении его органа все мое существо охватил дикий страх, но я боялась не за свое тело — это был страх замою бессмертную душу. И все же я позволила ему продолжить.
