— А-а, вот оно что, — усмехнулся Герхард. — Потому-то ты меня и впустил, не так ли? Ничего, не волнуйся, я сейчас уйду. Меня бояться не надо, я не грабитель и не разбойник, а всего лишь добрый христианин. Я строю новый Дом для города. Мастер Герхард… может, слышал?
— Ах да, Мастер Герхард! — вежливо откликнулся старик. — Кто не слышал о Мастере Герхарде! Такой большой проект, на много лет… важное событие для Колонии. Не хотите ли еще вина?
Он называл город его старым римским именем.
— Почему бы и нет? — Герхард протянул кубок. — Так ты что тут — за сторожа?
Старик улыбнулся. В его манере отсутствовало обычное для евреев опасливое заискивание. Возможно, потому, что здесь, в микве, он чувствовал себя на своей территории.
— В моем возрасте люди только на это и годны, господин. Стариковская бессонница.
— Ты сам из Кельна или пришлый? — для Герхарда, подростком покинувшего родные места и с той поры всю жизнь скитавшегося по чужим городам, этот вопрос был больным, и оттого он задавал его чуть ли не каждому встречному.
Старик засмеялся.
— Мой род живет здесь почти с самого основания Колонии. При императоре Константине один из моих предков был даже главой городского совета. Возможно, вам приходилось слышать такое имя: Цви Нер? Меня зовут так же.
— Хорошее у тебя вино, — сказал Герхард, снова протягивая кубок. — Нет, не слышал. Ты меня, конечно, извини, но кому могут быть интересны ваши имена?
Старик печально кивнул, и Герхард ощутил неловкость. Все-таки он сидел у этого еврея в гостях, пил его вино.
— Что это значит — Нер? — добавил он, желая смягчить свою грубость.
Одна из свечей на подоконнике погасла, издав на прощание легкий шорох. Вторая тоже вытапливала последние минуты. Герхард зачем-то пересчитал рога подсвечника, искусно исполненного в виде узора, который чем-то напоминал голову королевского оленя. Девять. А свечей зажег только две… до чего все-таки скупой народец…
— «Нер» — это свеча, — ответил старик, глянув на свой девятисвечник. — А «Цви» — олень. В моем роду часто называют так старших мальчиков. После того, как я умру, мой внук даст это имя своему первенцу. Берите хлеб, господин. Вино на пустой желудок вредит здоровью.
Герхард отломил от краюхи кусок. Он уже переборол свою неловкость и даже слегка досадовал на себя за это неуместное чувство. В конце концов, что он должен этому нехристю?
— Странный вы народ, евреи, — неприязненно сказал он и покосился на книгу. — Отчего вы не желаете жить, как все, нормально? Имена какие-то дурацкие… язык этот ваш сатанинский… даже пишете задом наперед!
Старик молча стоял перед ним, опустив голову. С самого прихода Герхарда он так и не сел. «Хоть бы возразил что-нибудь, гнилая душонка», — подумал Мастер Герхард угрюмо. Ему вдруг захотелось ударить этого еврея — просто так, ни за что. Хмель гудел в голове, усиленный многодневной бессонницей. Герхард откашлялся и взял себя в руки. Пусть живет себе пока, тварь обрезанная…
— Ладно, пойду я… — он покачал головой, возвращаясь к своим угрюмым мыслям. — Мне тут с тобой недосуг. Пойду-ка я в свой германский Иерусалим…
Герхард расхохотался собственной горькой шутке. Да, последний стакан определенно был лишним. Он попробовал встать со скамьи, но тут же плюхнулся назад и свесил голову на грудь, собираясь с силами для новой попытки. Хозяин с беспокойством смотрел на него, не пытаясь помочь.
— Иерусалим? — пробормотал он и осторожно потряс Герхарда за плечо. — Какой Иерусалим? Неужели собирается новый крестовый поход? Эй, господин…
Герхард снова расхохотался и отбросил слабую стариковскую руку.
— А тебе-то что? Ну какое дело еврею до крестового похода? Хочешь присоединиться? Неужели крест нашьешь? А?..
— Да нам-то дело самое прямое, господин, — тихо отвечал старик, впервые за все время садясь на скамейку. — Когда христиане принимаются искать свой Иерусалим, они непременно начинают с резни евреев. Так будет поход или нет?
— Да хоть бы и был… — злобно процедил Герхард. Он чувствовал, что непонятная злоба закипает в нем, и сдерживался из последних сил. — Да хоть бы и резня! За дело ведь режут, разве не так? Кто Христа распял, если не вы? Кто теперь насылает на нас беды и болезни, отравляет наши колодцы, пьет нашу кровь? Не вы ли, дьявольское отродье? Вы как… как… — он подвигал руками, ища достойное сравнение, и вдруг нашел его совсем близко к языку. — Вы как стены, как перегородки между добрыми христианами и небесным Иерусалимом! Да! Да! Если бы не вы!..
