— Вижу, вижу… ты понял. Ты сможешь, Мастер Герхард. Сделай нам собор не хуже Шартрского!
Не хуже Шартрского… Германский Иерусалим… Легко сказать, а вот как сделать? Сейчас, четыре месяца спустя, вспоминая ту беседу, Герхард не мог удержаться от горьких упреков самому себе. Глядя на чертежи, он видел всего лишь копию Амьенского собора, но уж никак не то, чего хотел от него архиепископ. И что с того, что ни он, ни Конрад фон Хохштаден, да и, скорее всего, никто из нынешних детей не увидит собор завершенным? Профессиональная гордость мастера не позволяла ему смириться с поражением. Он снова потянулся за вином и выругался: кувшин был пуст.
— Эй!.. Кто там!.. Хельга!
Дом молчал, не отзываясь на крики хозяина. Служанка спала, сердито и принципиально, и просыпаться не собиралась ни в какую. Герхард прикинул — стоит ли затевать ссору, и решил, что нет, не стоит. Но ложиться в постель тоже не хотелось. Что толку ворочаться с боку на бок, безуспешно отгоняя проплывающие перед мысленным взором детали перекрытий из Реймса, планы амьенского крипта, пилоны и розетки Шартра?
Он накинул плащ и вышел из дома. Трактиры в такой час уже наверняка позакрывались, но чем черт не шутит? Луна пряталась на темном, неотличимом от земли своде, скупо сочащемся мелким дождем. В такую ночь было особенно трудно поверить, что где-то там, за облаками живет светлое чудо небесного Иерусалима. Как же до него добраться? Как?..
Освещая себе дорогу масляным фонарем, Герхард побрел по направлению к ратуше. На улицах не было ни души, никого, кроме дождя, темноты да нахального ветра, упрямо норовящего загасить Герхардову лампу. Потыкавшись в запертые двери нескольких трактиров, он уже совсем собрался поворачивать назад, как вдруг заметил огонек невдалеке от огромного здания ратуши, на границе еврейского квартала. Синагога? Или что это у них там? Нет, для синагоги здание выглядело слишком невзрачным. Постучать, что ли? Вдруг удастся раздобыть вина? Какой еврей откажется от нескольких монет?
Герхард постучал. Внутри тут же послышался шорох, и дверь отворилась. На пороге, близоруко щурясь в темноту, стоял старик в теплой меховой накидке и бархатном берете.
— Нельзя ли войти? — произнес Герхард, не желая приступать к делу с наскока.
— Да-да, конечно, извините, — старик отступил в сторону, пропуская гостя в маленькое помещение. — Немного ранний час для купания, да еще в первый день Хануки…
Последнюю фразу Герхард не понял, но это его не слишком взволновало. Какая разница, что он там себе бормочет? Сейчас спросим про вино… Он огляделся. Большую часть комнаты занимал простой дощатый стол и несколько скамей к нему. На подоконнике крошечного оконца догорали две толстые свечи в массивном многорогом подсвечнике. Их-то свет и увидел Герхард в своих ночных блужданиях. В дальнем углу зияла дыра; широкая каменная лестница уходила вниз, в подвал, очевидно, довольно глубокий, если судить по явственному дуновению сырости. На столе под яркой масляной лампой размещались огромный раскрытый фолиант, кувшин и хлеб на чистой полотняной тряпке.
— Ээ-э… нет ли у вас вина? — неловко сказал Герхард, косясь на кувшин. — Я бы купил.
— Вина? — изумленно повторил старик. — Вы хотите вина? Да вот, пожалуйста…
Что-то бормоча и пожимая плечами, он взял с полки серебряный кубок и налил гостю вина из кувшина. Герхард присел на скамью и залпом осушил довольно вместительную посудину. «Гм… совсем неплохое вино для такой дыры», — подумал он, поглядывая на странный черный провал в углу.
Хозяин топтался перед ним, явно чего-то ожидая. Денег, что ли? Герхард полез в пояс за кошельком.
— Хорошее вино, — одобрительно сказал он, нащупывая монеты. — Я бы купил у тебя кувшинчик-другой прямо сейчас. За сколько продаешь?
Изумление старика, казалось, возросло еще больше.
— А как же омовение? Вы не будете совершать омовение, господин?
— Какое омовение?
— Вы знаете, где вы сейчас находитесь?
— Где?
Старик хлопнул себя по бокам и тоненько засмеялся.
— Вот так так! А я-то подумал, что господин — еврей, что господин пришел совершить омовение. Это микве… — он указал на уходящую вниз лестницу. — Там, внизу, колодец… туда евреи погружаются, когда надо пройти очищение.
