ВЕСНА
27 апреля 2005 года.
— А на этом месте стояла большая синагога города Кельна, — тетка-экскурсоводша поперхнулась словами, отхлебнула воды из бутылочки и продолжила. — Она была построена в 1857–1861 годах по проекту знаменитого архитектора Эрнста-Фридриха Цвирнера, того самого, которому выпала честь достройки великого кельнского Дома. Синагога оказалась его последней работой. Цвирнер умер практически одновременно с ее завершением.
Цвика зевнул. Совсем задолбала его эта тетка. Бубнит на одной ноте, уши вянут. И сердце тоже как-то недовольно екает. Немудрено… загоняли беготней… из города в город, из города в город, тьфу! Чтоб он еще раз поехал с группой… польстился на горящий тур, вот теперь и страдай. Хотя, если разобраться, то не все так просто. Наверное, сюда, в Германию, лучше все-таки с группой. Во всяком случае, в первый раз.
— Кровля синагоги была крыта толстой листовой медью… — частила экскурсоводша. — Во время Первой Мировой войны еврейская община пожертвовала весь металл на нужды вооружений. Ранним утром десятого ноября 1938 года, во время погромов Хрустальной ночи, здание было разгромлено, а затем и снесено до основания. Позднее участок перешел в собственность городского Совета, который выстроил здесь прекрасный оперный театр, открытый в 1957 году.
Вокруг, заглушая теткин бубнеж, шумела площадь, полная веселым, праздным, по-весеннему бодрым народом. Цвика присмотрелся к указателю: Оффенбахплац. Опера, понятное дело. Хотя Оффенбах, вроде бы, оперетты писал? Чего ж тогда? Или это они в память снесенной синагоги? Пусть, мол, хоть что-то еврейское останется… Цвика усмехнулся. Да кому она, на хрен, сдалась, ваша трусливая память? Назвали бы уж честно, по-оперному, по-германски: Вагнерплац! И ша-а-агом марш! По плацу, блин, по плацу, под музыку Вагнера! Ать-два, ать-два!
Экскурсоводша завершила свой речитатив и немедленно устремилась вниз по улице, держа высоко над головой сложенный зонтик, подобно тому, как пастух поднимает свой кнут для вящей ориентации стада. Куда теперь? Цвика, вздыхая, двинулся вместе со всеми. Сердце опять дернулось в груди, стукнуло сильно и больно, отдаваясь в плече, а потом спряталось, испугавшись своей неожиданной выходки. Но Цвика глотнул холодного вкусного воздуха, и сердце снова объявилось, виновато частя, словно отрабатывая пропущенные такты. То-то же. Вот вернемся, надо будет показаться костоправам… или как они там называются?.. мартирологи?.. спелеологи?.. кардиологи? Никогда у него со здоровьем проблем не было, а тут, в Германии, вдруг началось, ни с того, ни с сего. Ничего удивительного, при такой-то гонке… Хорошо хоть сегодня обещали несколько свободных часов… когда же? Он уже давно откололся бы от группы, если бы не одно обстоятельство: коварная групповодительница наотрез отказывалась заранее сообщить о времени и месте встречи. Терпите, мол, до последнего. За эту вопиющую безжалостность Цвика уже окрестил ее про себя «группенфюрером» — согласно местному колориту.
Где-то здесь когда-то стоял дом, в котором родился дед. Странно представить себе, что здесь же мог бы родиться и он, Цвика. Но он, слава Богу, родился в Нагарии, приморском городке, именуемом в Израиле «северным», несмотря на то, что температура там даже зимой редко опускается ниже десяти градусов. А этих «германских радостей» ему и на фиг не надо. Так обычно говаривал дед, когда в семье поднимался вопрос о покупке немецкого автомобиля, телевизора, стиральной машины или даже просто конфет или пива: «нам этих германских радостей и на фиг не надо». Старик физически не переносил никаких вещей германского производства.
«У нас в доме и так переизбыток немецких продуктов… — говорил дед, поворачивая руку так, что становился виден синий номер. И многозначительно добавлял: — Пока. Но скоро этого не станет, вот тогда и покупайте».
Как в воду глядел. Дед умер пять лет тому назад, и уже на втором году после его смерти Цвика купил «опель». А что делать, если скидку дали фантастическую? Да и машина прекрасная… С одной стороны, деда можно было понять, но с другой — жизнь-то продолжается, правда? Продолжается. Вот живой тому пример: он, Цвика, здесь, в Кельне, где когда-то стоял дедов дом. Дом, из восьми обитателей которого уцелел только сам дед, да его лагерный номер. Поездка в Германию всегда оставалась для них табу. К своим тридцати восьми годам Цвика изъездил полмира, а уж Европу облазил всю, из конца в конец. Всю, кроме Германии. А тут еще Мири пристала: поедем да поедем… красивая страна и знакомые у нее какие-то во Франкфурте… то да се… Да и у самого Цвики имелся некоторый личный интерес. Дело в том, что имя он получил в честь своего кельнского прадеда, дедова отца. Того тоже звали Цви Нер, и этот, в общем, малозначащий факт отчего-то пробуждал в нем странное любопытство… его зачем-то тянуло туда, в Кельн — увидеть, если не дом, то хотя бы место.
