— Поберегись! — конная пролетка пронеслась мимо, едва не сбив его с ног. Цвирнер огляделся. Он стоял прямо посреди улицы, вновь и вновь повторяя вслух: «Немедленно, немедленно!» Черт подери, ну и картинку же он, наверное, представляет сейчас со стороны! Скорее домой и в постель… но где это он находится? Цвирнер остановил прохожего и спросил, каким путем можно быстрее вернуться к Дому. Оттуда было всего два шага до его дома.
— Это просто, господин, — отвечал ему услужливый малый. — Продолжаете идти по Клокенгассе, затем поворачиваете…
Но Цвирнер не дал ему закончить.
— Эта улица — Клокенгассе? — спросил он в сильнейшем волнении. — А не знаете ли вы дома господина Нера?
— Да кто ж его не знает? — горожанин засмеялся. — Вот же он, на углу!
«Не иначе как судьба, — думал Эрнст-Фридрих, решительно направляясь к богатому особняку. — Оно и к лучшему. Чем быстрее закончу дело, тем надежнее. Личной беседой, без всяких писем и посыльных. Меньше потом будет кривотолков».
Дверь открыла удивленная служанка.
— К господину Абрахаму Неру, по делу, срочно… — внушительно произнес Эрнст-Фридрих. — Архитектор Цвирнер.
В просторной гостиной не было никого. Он даже не стал садиться: дело не должно было занять более двух минут. Поблагодарить за оказанную честь и извиниться. Не могу. Загружен предыдущими обязательствами по самое горло…
Вышел хозяин в длинной накидке и бархатном берете. Вид у него почему-то был еще более удивленный, чем у служанки. «Что такое? — раздраженно подумал Цвирнер. — Время еще не позднее. Или они вообще гостей не принимают?»
— Извините, если не ко времени, — неловко сказал он после первых приветствий. — Я пришел дать вам свой окончательный ответ по поводу строительства.
— Ничего-ничего, — улыбнулся Абрахам Нер. — Честно говоря, время для дел действительно не самое подходящее, но я с удовольствием вас выслушаю.
— Я хотел бы поблагодарить вас за оказанную мне честь… — начал Цвирнер, опустив глаза и вдруг замолчал, уткнувшись взглядом в предмет на ковре. — Что это у вас?
Он наклонился и поднял с пола серебряный девятирогий подсвечник, чем-то похожий на ветвистую оленью голову. Точно такой же стоял у него дома. Это была реликвия рода Цвирнеров, неизвестно как и когда оказавшаяся в семье. Тем не менее, обстоятельства ее появления были, по всей вероятности, необычайно значимы, если судить по трепету, с которым традиционно относились Цвирнеры к этому подсвечнику.
— Ах! — воскликнул хозяин. — Это Цви, маленький проказник. Играет даже в такой день. Сегодня у евреев траур по разрушению Храма, господин Цвирнер.
— Но откуда? Где вы взяли этот подсвечник?
— Это называется ханукия, господин Цвирнер, — вежливо произнес хозяин с легким оттенком недоумения. — Видите ли, ханука — любимый детский праздник. Обычно детям дарят много подарков. А в нашей семье есть еще один обычай, который вам, возможно, покажется странным. Старшим мальчикам дают имя Цви и дарят именно такую ханукию. Дело в том, что «цви» означает «олень», а у нее такая форма, сами видите… Цви — олень, а «нер» — свеча, вместе получается такая вот ханукия. А почему вы спрашиваете?
— Скажите… — сказал Цвирнер сипло и откашлялся. — Скажите… это значит, что вы передаете подсвечник по наследству, от отца к сыну?
— Большей частью. Но случается, что ханукия пропадает… — Нер печально покачал головой. — Как ни береги, а знаете… за тысячи лет чего не случается. Кроме того, иногда в семье может быть несколько мальчиков по имени Цви. Тогда мы отливаем новую ханукию. У нас есть литейная форма, господин Цвирнер. Думаю, ей очень много лет. Очень.
Эрнст-Фридрих провел рукой по краю подсвечника. Его пальцы помнили наизусть эти ямки и бугорки… Цви Нер. Цвирнер. Невидимые евреи. Он кивнул самому себе: «Ну, скажи это».
— Я возьмусь за строительство синагоги, господин Нер, — сказал он вслух. — Общий эскиз будет представлен на ваше рассмотрение месяца через три. Относительно рабочих чертежей поговорим позднее.
У дверей он обернулся.
— Скажите, господин Нер: а вы не боитесь, что пропадет форма?
— Нет, — твердо ответил Абрахам Нер, кельнский торговец тканями. — Нет, господин Цвирнер. Форма не может пропасть, никогда. Бог не допустит.
