— Князь Гийюй, предводитель рода Лань, шлет привет и пожелание здоровья князю Бальгуру! — неожиданно услышал князь сказанные вполголоса слова и против воли задержал дыхание. „Наконец-то! — мелькнуло у него в голове. — Неужели… начинается?“
Гонец в почтительной позе стоял у входа, ожидая разрешения начать говорить. Однако, как бы ни подстегивало его нетерпение, Бальгур не спешил, ибо не к лицу родовому князю суетность и торопливость. Только выждав приличествующее время, он сделал знак: „Говори!“
— Князь Гийюй, западный чжуки и предводитель рода Лань, ожидает князя Бальгура в ставке шаньюя.
— Это все?
— Все. Князь Гийюй сказал, что этого достаточно.
— Да.
Легким кивком головы князь отпустил гонца и хлопнул в ладоши, призывая стоявшего снаружи у входа нукера.
— Утром я еду в ставку шаньюя, — сказал он вошедшему воину. — Со мной пойдут все охранные сотни. Пусть будут готовы!..
Ставка шаньюя напоминала обложенный врагом военный лагерь, ибо ее сплошным кольцом охватывали поставленные впритык друг к другу огромные кочевые кибитки. Мало того — было еще и наружное кольцо, образованное юртами шаньюева тумэня. Юрты эти стояли через равные промежутки на расстоянии менее полуполета стрелы друг от друга, возле них расхаживали караулы, горели костры, сидели и лежали воины. Вне этого двойного ограждения оставалось обширное пустое пространство, за которым, словно взяв ставку в осаду, расположились юрты и кибитки прибывших сюда родовых князей.
На большие осенние охоты шаньюя и раньше съезжались многие князья, но сейчас собрались главы всех двадцати четырех родов степной державы Хунну. Тут чувствовалась крепкая рука Гийюя, употребившего и свою немалую власть западного чжуки, и обширные дружеские связи, и все другие доступные ему средства, в которых он, если было нужно, не особенно стеснялся. На Совете после окончания охот он решил идти напролом и вырвать-таки у шаньюя и князей согласие на южный поход. Чжуки считал, что время настало.
Бальгур удивился тому, как сильно изменился бесшабашный чжуки за прошедшие четыре года. Гийюй был трезв, язвительно весел и осмотрителен. Он прибыл с несколькими тысячами войск и тоже окружил свой лагерь кибитками, под которыми лежали привязанные волкодавы, а вокруг — расхаживали караульные.
— Думается мне, ты многое упустил, удалясь в свое добровольное изгнание, — усмехаясь, сказал он Бальгуру, когда оба они после взаимных приветствий уселись наконец за низенький круглый столик на трех ножках. — Через год после того, как мы покинули свои земли и пришли сюда, в наших кочевьях стали появляться первые беженцы из страны Цинь. Большинство умирало от голода и жажды среди Великой степи, многих в пути растерзали дикие звери. Те, которые все же добирались до нас, были еле живы. Наши люди злы на циньцев, но я запретил их убивать. Их приводили ко мне, и я разговаривал с ними. Мне хотелось знать, почему они идут к нам, в земли своих врагов. Они рассказывали, как страшна сейчас жизнь в стране Цинь. Голод заставляет людей есть человеческое мясо…
Бальгур с сомнением покачал головой, но ничего не сказал.
— Однако удивительно не это, — Гийюй продолжал, не обращая внимания на недоверие старого князя. — От беглых подданных Дома Цинь я узнал, что по повелению императора сооружается Долгая стена, Ваньли чанчэн. Она должна протянуться на десять тысяч ли и навсегда отгородить Срединное государство от Великой степи.
— И я слышал об этом, — проворчал Бальгур. — Но не мог поверить…
— Я тоже сначала не верил, — Гийюй сумрачно хмыкнул. — Но наши конные разъезды подтвердили, что вершины и склоны пограничных гор к югу от Великой степи сплошь облеплены людьми, возводящими стену и башни, что по ночам на горах пылают тысячи огней, что вопли и стон умирающих слышны далеко окрест. На строительстве этой стены заняты несколько десятков тумэней Мэнь Тяня и бесчисленное множество осужденных и пленных. Люди гибнут без счета, трупы замуровывают в ту же стену, а взамен гонят новые и новые тысячи…
— Скажи, — нетерпеливо перебил его Бальгур, — а наши… земли в Великой Петле, они… по ту сторону стены?
